"Григорий Мирошниченко. Азов " - читать интересную книгу авторанарциссы и гвоздику - взращивают виноград! Сливы крупные, точно яблоки,
висят. Еще кукушки там кукуют да соловьи заморские поют. Дело?! В пруду вода с Москвы-реки взята да лебедь белый плавает. Вон как живут цари! Медведи привезены, львы с гривами косматыми... Видал?.. - Потешные палаты у царя, - продолжал мужик, гордясь, - мир не видал таких! А наш Первушка-то Исаев что умыслил? Слыхал о Первушке? Постельные хоромы царские поставил, - эх, как поставил! Столовую избу он тоже ставил. А сторож-то, Михалка наш Андреев, в Серебряной палате литую подволоку сделал да золотил же сам! Слыхал, наверно? А погляди-ка, человек приезжий, на Золотую палату с красным крыльцом, на Грановитую палату с шатровыми башнями, - Русь, нашу матушку, узнаешь!.. Ты что ж, казак, молчишь? - спросил словоохотливый, бойкий мужик, приметив задумчивость на лице атамана. - Ты, знать, бывал уже в Москве? - Бывал давно, - ответил атаман. - С Пожарским был. Вот где стоим с тобой, мы тут поляков били. - Я тоже бил Сигизмунда... Куда идешь? - В приказы надобно дойти, - сказал Алешка. - Там у меня есть дело. - Ну, в добрый путь! Иди. Я тоже поспешаю. И мужичок пошел было своей дорогой, но вскоре обернулся. - Вот что, казак любезный: помнишь, в междуцарствие в Успенском соборе попортились все своды от выстрелов. Стреляли жарко! - Ну, помню, - сказал атаман. - Погляди теперь! Псковский иконописец Иван Паисеин положил ныне старую роспись на новые листы. Золота ушло вот сколько: две тысячи листов! Две тысячи червонцев. Вон-на! Дело! - Я-то? - Мужик выпрямился и, довольный вопросом атамана, заулыбался. - Я и есть иконописец псковский Паисеин Ивашка... Пишу иконы на стенах. Краску растираю на сыром яйце да на пшеничной вареной воде, в киноварь же и сурик кладу и масло! А в бакан и ярь - масло и скипидар кладу. Золотил я на олифе и оное стенное письмо покрывал всегда олифою ж. Вон кто я есть! Живи да здравствуй, атаман донской, да вспоминай Паисеина. Все главные иконы на матушке Москве писаны моею кистью. Поведай на Дону о том. Я делом своим золотным дорожу... Дело! И вот что, атаман: я-то помру, но роспись тонкая переживет меня - ее ничем не смоешь. В то время лучшие иконописцы, известные всей России,- Чирин, Паисеин, Поспеев, Савин, Назарьев - восстанавливали иконы, какие были уничтожены и попорчены в годы междуцарствия, междоусобий и войн. - К нам на Дон такого бы человека, - сказал Алешка. - Москву отделаю, позолочу, - сказал Паисеин, - а там пойду на Дон. Русь велика... А ты кто будешь? - Я далеких предков сын. - А все-таки? - Ты монастырь Николы Старого видаешь каждодневно? Димитрий Донской основал его в честь предка нашего, храбрейшего Николы. И ворота в Кремле в честь его названы Никольскими. Я есть Старой Алешка, потомок того Старого. - Эко ты кто! Иду как раз к Никольским. Паисеин попрощался с атаманом, как будто он был родной ему, задорно засмеялся и пошел в Кремль, а атаман долго стоял и удивленно смотрел ему вслед. Когда Паисеин скрылся за воротами крайней башни, атаман подумал, что |
|
|