"А.Миронов. Одно дело Зосимы Петровича " - читать интересную книгу автора

признаться, и сам устал...
Егоров ответил тоже улыбкой, как свой своему:
- Ничего не поделаешь, друг: надо. Для такого дела не только дня, но и
недели не жалко. - И, помолчав, еще раз с суровой убежденностью повторил,
прихлопнув тяжелой ладонью по выскобленной до белизны крышке самодельного
стола: - Надо!
- Может, чайку согреть, да отдохнете часок-другой? - услышал Зосима
Петрович голос хозяина.
Но Буланов не любил, да и не умел отрываться от незаконченного дела.
- Нет. - Зосима Петрович покачал головой. - С чаем повременим. Сначала
прочитаем, что мы тут с вами написали.
Он подсел к столу, взял исписанные крупным почерком листы протокола. И,
поглубже вздохнув, принялся негромко читать.
"В народе не зря говорится, что яблоко от яблони далеко не падает. Так
было и у них в семье, у Антона Любашкина. Хоть и богато жил человек, а,
пожалуй, второго такого зверя лютого, как он, и на всем свете белом не
сыщешь. Земли у него пахотной за день не обойдешь. Добра всякого - коров,
лошадей, овец - только успевай считать. Беднота окрестная вся в долгах у
Любашкина, за долги на него спину гнула. И чуть что не по нраву ему - то
хлыстом сыромятным огреет, то в зубы заедет чугунным кулаком: хозя-яин!
В ту пору Советская власть только-только начинала страну из разрухи
поднимать. Мироедам да богатеям вольготно жилось: чуть не все добро у них в
руках. Сила! Не гадали, не чаяли, что скоро совсем по-другому жизнь
обернется, вот и выкобенивались над мужиком. Так и Антоха этот. А под стать
хозяину и его семья: ни к кому из них подступиться не смей!
Особенно сынок, один-единственный у Антохи и был. Алексей, а по имени
отцовскому и фамилию ему дали, как у нас водится, - Антонов. С самого
малолетства волчонок клыки скалил, а как подрос, так и на отца рычать начал:
"То не смей трогать, мое, да это подай, коль душа требует!" Чуть не в грудки
отец с сыном друг на друга поднимаются. Только-только за топоры, за колья не
берутся. Может, который из них и дошел бы до убийства, однако не успели. Как
раз в ту пору Советская власть за сельское хозяйство, за колхозы взялась.
Конец мироедам: раскулачили Антона Любашкина, да и выслали вместе со всем
его племенем к чертовой матери.
Ну, а мы тут помаленьку начали налаживать новую, теперь уже колхозную
жизнь. Трудно было, не без того: куда ни кинь - везде клин. И коней не
хватало, и семян в обрез. Может, и вовсе забыли бы о них, если б года за два
до войны не вернулся Алексей Антонов в родные места. Мягкое сердце у
русского человека, отходчивое. Пока тут лютовал вместе с отцом - все их
ненавидели, вернулся - и будто жалко. Не один ведь приехал, с семьей: трое
детей, женка квёлая, сам вроде не работник, хлипкий совсем. Жалко... Ну,
определили на жительство в прежнюю их деревню, в Старищи. Избу выделили. В
колхоз приняли: живи, работай, расти детей.
Ничего, живет. Грамотный, с людьми тихий, в работе старательный. Пошла,
значит, сибирская наука в прок. Через год, кажется, старищинцы его
кладовщиком в своем колхозе поставили: заботится человек об артельном
достатке. Чего еще надо? Только заботливость эта скоро другой стороной
оборачиваться начала: не в колхозные закрома, а в свои закуты тащит и тащит
общественное добро.
Сняли с должности. Хотели и из колхоза в три шеи. Да тут - война...