"Рауль Мир-Хайдаров. Чигатай, Тупик 2" - читать интересную книгу автора

на миг стена озарялась кроваво-красным...
Чуть позже, когда он уже пил чай с наватом и парвардой - дешевыми
восточными сладостями - и вел оживленный разговор с Махсумом-ака, объявлялся
второй посетитель. Обычно это был кто-нибудь из соседнего дома. По-домашнему
кутаясь в длинный, до пят, стеганый чапан, он велеречиво и церемонно
обменивался любезностями с чайханщиком, а заметив в глубине зала Краснова,
так же любезно обращался и к нему: "Доброе утро, товарищ инжинир..."
"Инжинир"... Так и повелось за ним в махалле это прозвище, и
произносилось оно так, словно кладовщик Мергияс-ака специально
прорепетировал со всеми жителями квартала. Звание "инженер" в те годы еще
было почитаемым, и, что говорить, Борису Михайловичу такое обращение
нравилось.
Может быть, быстро упрочившееся уважение сослуживцев и доброе
расположение махаллинского люда явились причиной того, что однажды в
обеденный перерыв здесь, в этой чайхане, он принял неожиданное для себя
решение: "Остаюсь... пущу корни на узбекской земле... женюсь..."
Мергияс-ака, составивший ему в тот день компанию, заметил, как
изменился в лице "инжинир", и торопливо спросил: "Что случилось, Борис-ака?"
Краснов, на миг побледневший от охватившего его волнения, с улыбкой
обвел глазами зал, словно заново увидел все вокруг, и весело ошарашил
кладовщика:
- Жениться решил, вот что, Мергияс-ака...
А ведь до этого момента и мысли подобной в голову ему не приходило.
Работа по распределению казалась необходимостью - не более, а там -большие
стройки Сибири, Дальнего Востока... Краснов не был исключением из правила,
думал: вот отработаю положенное, наберусь опыта и подамся в края, о которых
мечтал с друзьями в долгие студенческие ночи. И вдруг... "остаюсь".
"Женюсь" вовсе не означало, что он решил завтра же бежать в загс,-нет.
Просто под "остаюсь" он подразумевал: "всерьез, надолго, с семьей, домом...
с детьми".
Конечно, девушка у него была. Жила она в том степном, насквозь
продуваемом ветрами, жесткой поземкой городе, где Краснов окончил институт и
где теперь доучивалась она. Туда, в домик на окраине, окруженный чахлыми
акациями, шли его письма, и иногда, мысленно, он называл ее - моя невеста.
Принятое решение внешне, казалось, не отразилось на нем, но круто
перевернуло всю его жизнь. Он вдруг понял, что до сих пор видел происходящее
как бы снаружи, глазами приезжего, а сейчас вглядывается и изнутри, что ли,
примеряя все к будущей своей жизни.
Невесту о своем решении он не известил, только пригласил в гости на
зимние каникулы. Волновался он и от мыслей о встрече и о том, понравится ли
ей "его" город, который он не переставал открывать для себя и делился этим в
каждом письме. Он даже привел ее в "свою" махаллинскую чайхану, о которой ей
было писано и переписано.
Однако его восторгов она особо не разделяла, хотя запах арбузов в
зимней чайхане вызывал у нее умиление (запасливый чайханщик на зиму
закатывал под айван их сотни три). В какой-то миг Краснов почувствовал, что
она равнодушна к его Урде и Чорсу, к древним чинарам и застывшим под тонким
ледком хаузам.
Но это был такой краткий миг, лишь на доли секунды он ощутил, что она
не понимает его... Все тут же забылось и перебилось чем-то иным, милым и