"Хуан Мирамар. Несколько дней после конца света " - читать интересную книгу автора

который ему надо было перейти, чтобы попасть в Голосеево. Площадь была
совершенно безлюдна, как и отходившие от нее улицы. Он пересек сквер с
разбитым памятником чекистам - памятник раскололся надвое во время
землетрясения, и сейчас один чекист с укоризной смотрел с земли на своего
товарища по борьбе с контрреволюцией. За сквером дымилось высокое здание
Института информации - пожар охватил два этажа где-то посередине, но его
никто, похоже, не собирался тушить.
"Чего только не было в моей жизни, - подумал Рудаки, равнодушно глядя
на пожар. - Империя была с такими вот символами имперского могущества, как
этот памятник, - нерушимой казалась, вечной, а рухнула в одночасье и как-то
удивительно быстро забылась, как будто и не было ее, потом Украина, но и она
тоже исчезла, и тоже как и не было ее, вспоминается сейчас, как булгаковский
Петурра - был, был и исчез, а какие потуги были: в Европу собирались, а где
теперь, между прочим, и Европа - тоже, наверное, остались майораты и
патриархаты, как и здесь.
Но вот что интересно, - он уже шел по мосту и увидел сверху, что вдали
на Красноармейской, откуда он только что приехал, собралась довольно большая
толпа. - Матч закончился, должно быть, - отметил он и продолжал вспоминать:
- Но вот что интересно, пережили все это без особых потрясений, никаких
баррикад не было, стрельбы почти никакой - все как-то развалилось само собой
в один момент. Впрочем, в последний раз не до стрельбы было - все так
перепугались этой игры природы, что не до стрельбы тут, каждый шкуру свою
спасал... не известно от чего, правда, как выяснилось, шкуре ничего не
угрожало, но это уже позже выяснилось".
Где-то справа, в районе вокзала, раздались автоматные очереди, но
стрельба быстро затихла.
"А теперь вот опять начинают стрелять, отошли немного от первого страха
и уже постреливают. Этот вот из Самообороны лихо с автоматом управлялся, -
подумал Рудаки и оглянулся, но мост был безлюден и только собиравшаяся
далеко внизу толпа все разрасталась".
Он уже прошел мост, когда со звуком оборванной басовой струны село
четвертое солнце и сразу сделалось темно и похолодало. Он поднял воротник
плаща и зашагал быстрее. От неба, усыпанного крупными звездами, на дорогу
падал отсвет, и дорогу было хорошо видно.
"Звезды-то какие, как в Сирии или в Египте, - подумал он, взглянув на
небо, - и каждую ночь другие. А как все испугались сначала, когда заметили,
а теперь и к этому привыкли, как к четырем солнцам и землетрясениям, -
живучая скотинка человек".
Тут его мысли переключились на то, что идти лучше не через лес, а мимо
Сельхозакадемии, по дороге, а то в лесу страшновато.
"Еще полчасика и буду на озере, - он машинально взглянул на левую руку,
где должны были быть часы, и улыбнулся, - вот и время перестали считать, уже
больше года, как никто не считает, а рефлекс остался".
На озеро Рудаки пришел приблизительно через час - пришлось обходить
стаю одичавших собак, которых он издали заметил на дороге. К озеру он вышел
на свет костра.
"Эти уже и сюда добрались", - подумал он, подходя к костру, у которого
сидели Аборигены. Они неподвижно сидели на корточках вокруг костра, и его
отсветы поблескивали на блестящих коричнево-глянцевых телах. Аборигены были'
рослые с какими-то негроидными лицами и действительно выглядели, как туземцы