"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

- А что "гробовщик" хотел? - спросил он Иву, чтобы переменить тему.
- Не знаю, - ответила Ива, - просил позвонить. Не люблю я этого твоего
нового друга, - добавила она.
Рудаки и сам этого нового своего знакомого, который неожиданно и нагло
ворвался в его жизнь, не любил и не просто не любил, а уже терпеть не мог,
но позвонить было надо, потому что этот юноша вполне был способен учинить
какую-нибудь внезапную пакость. Он решил позвонить ему потом, по "мобилке",
как у современной молодежи было принято, и, кроме того, лучше было позвонить
так, чтобы Ива их разговор не слышала, - расстраивалась она от этих
разговоров, да и было от чего.
В задумчивости он занялся приготовлением кофе и потом, когда с чашкой
кофе шел на балкон курить, продолжая пребывать в том же состоянии
задумчивости, бросил взгляд на телевизор, где стояла у них с незапамятных
времен ставшая уже антикварной фарфоровая фигурка львенка - под этого
львенка клали они записки, под него же обычно подкладывал он заработанные
гроши.
Лежали сейчас под этим львенком странные какие-то купюры. Он поставил
чашку на телевизор и взял одну - это была купюра в пятьдесят сирийских лир с
жизнерадостными крестьянами и ослом. Он хорошо помнил эти купюры - "душа моя
в заветной лире" говорили, бывало, они, получая в таких и похожих купюрах
зарплату у посольского бухгалтера с значимой фамилией Ососков.
- Ты откуда лиры взяла? - спросил он у Ивы, которая продолжала возиться
на кухне.
- Из твоих штанов, откуда же еще? - ответила Ива. - А вот откуда ты
взял, это действительно вопрос.
- А! - фальшиво спохватился Рудаки. - Это я у одного своего коллеги
взял, нумизмата. Хотел тебе показать, чтобы ты вспомнила "заветные лиры".
- Понятно, - протянула Ива, и сомнения в ее голосе было много.
"Черт знает что! - мысленно восклицал Рудаки, стоя на балконе с
сигаретой. - Получается, что в этих джинсах я был в Хаме. А в чем же я тогда
троллейбус тушил, без штанов что ли? Или, может быть, мои штаны путешествия
во времени совершали по мере надобности, так сказать? Черт знает что!"
Выходило, что самым простым и логичным объяснением был сон, выходило,
что приснилось ему все это, все эти проникновения: Дверь, и Гусев, и
Окунь-актер, и бидончик с пивом. Но слишком уж был этот сон реальным - он и
сейчас отчетливо помнил, например, сирийского солдата, который замахнулся на
него прикладом: и лицо помнил, и как блеснул лунный луч на его штыке-ноже, и
как звякнула при этом какая-то пряжка в его амуниции, и запах помнил - кожи
и пота. А банкноты в пятьдесят лир, как они в его кармане оказались? Это уже
ни в какие ворота не лезло. Так и не придумав никакого объяснения, стал он
собираться на лекции.

"Гробовщику", как звала его Ива, Рудаки позвонил по "мобилке" по дороге
к метро.
- Надо встретиться, - патентовано бодрым тоном сказал тот, и Рудаки
стал, как обычно в разговоре с этим нахально-энергичным племенем, мямлить и
говорить, что он бы, конечно, с удовольствием, но вот дела: лекции,
аспиранты, то да се. Очень не хотел он с ним встречаться, так как терпеть не
мог его и ему подобных и не понравился он Рудаки с первого взгляда. А
связано было это все опять с Хиромантом.