"Игорь Минутко. Золотая братина: В замкнутом круге" - читать интересную книгу автора

пульсирующее облако, в котором замелькали густые черные и белые пятна;
черных было больше, пятна сталкивались, расходились и опять устремлялись
друг на друга. С ужасом Никодим Иванович обнаружил, что внутри облака
сгустки белого и черного постепенно преображаются в человеческие лица,
только прозрачные... Лицо, которое возникло из белого пятна, приблизилось.
Это был лик молодого мужчины, иконописно прекрасный и мужественный, возле
правого уха у него было маленькое родимое пятно в виде бабочки. Вокруг него
клубились, надвигаясь со всех сторон, другие мужские лица, тоже исполненные
неземной красоты, но искаженные страстями, обуревавшими их, - злобой,
яростью, жаждой расправы. Красота их была отталкивающей. У левого уха
каждого из них ликов тоже было родимое пятно, но разглядеть его Воротаев не
мог: какая-то клякса.
"У них борьба, сражение, - пронеслось в сознании охранника. - И белого
черные побеждают..." Все это длилось несколько мгновений. "Бред, - сказал
себе Воротаев. - Нервы... Галлюцинация. - Он выключил монитор. - Чушь...
Ничего этого не было". Командир группы охраны снова успокоился, движения его
стали быстрыми и четкими. В течение двух-трех минут он вывел из строя всю
систему сигнализации музея и по всем каналам, включая внутренний, прервал
телефонную связь особняка во Втором Зацепном переулке с внешним миром и
поспешил в подвальный этаж музея. У двери оглянулся: Федор Рябушкин и Остап
Цугейко лежали возле стола в тех позах, в которых сразил их напиток под
названием "Абсолют". Нетронутая закуска, початая бутылка. Воротаев вернулся
к столу, закрутив на бутылке пробку, сунул ее в свою кожаную сумку, туго
набитую мешками из тонкой парусины, и вышел с ней из комнаты.

Было пять минут восьмого, когда охранник Николай Якименко, скучавший в
своей наружной будке возле ворот музея, услышал, как в телефонном аппарате
внутренней связи коротко тренькнуло. Николай поднял трубку - мертвое
молчание, ни единого эфирного звука или шороха. Он набрал номер помещения
охраны - в ответ глухота. Телефон не работал - сломался или был отключен.
Николай схватил трубку городского телефона - гудок отсутствовал. "Вырубили.
Да что там, твою мать, происходит?" Он приоткрыл дверь и огляделся. Второй
Зацепный был пуст - ни машин, ни прохожих. Переулок был тупиковым, на
противоположной стороне кладбище, где уже давно не хоронят. Возле будки
стоял синий фургончик с затемненными стеклами - "Мерседес-бенц" А 816 ЕН,
РУС 77. "Отделение милиции за три квартала. Рвануть туда? Нет, не имею права
покинуть пост. Че делать-то? Добежать до ребят в дежурке?" И тут Николай
увидел, что парадная дверь в глубине особняка открылась и из нее вышел
Никодим Иванович Воротаев. "Фу ты, Иваныч! - обрадовался молодой охранник. -
Значит, все в норме".
Между тем командир смены быстро пересек цветник перед домом и
направился к калитке. Николай Якименко по высоким ступенькам сторожевой
будки стал спускаться навстречу своему командиру и... замер на предпоследней
ступеньке - на него было направлено дуло пистолета.
- Коля, - спокойно и тихо сказал Никодим Иванович, только глаза у него
были незнакомые, неузнаваемые: в них чудовищно расширились зрачки. - Коля,
спускайся и будешь делать то, что я тебе скажу.
Мысль бывшего спецназовца была мгновенной: упасть на землю, собравшись
в клубок, перевернуться, вскочить на ноги - и дальше по обстоятельствам...
Но старый Воротаев знал приемы, которыми владели охранники музея, - ведь