"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 2) " - читать интересную книгу автора

который было положено много моей личной работы, даже физической. Семья
подросших детей, Сергей и Наталия ("Така"), проводила здесь лето и приезжала
на Рождество для зимнего спорта.
Среди верхних сосен мы выбирали место для елки, на нижнем отлогом
спуске практиковались на лыжах, замерзшее болотце внизу превращали в каток,
и Така подшучивала надо мной, когда я принимал участие в упражнениях,
цитируя пушкинский стих: "на тонких лапках гусь тяжелый" и т. д. Летом
верхнюю площадку над дорогой мы расчистили и выровняли под теннис.
Эта сельская идиллия, в годы эмиграции, кончилась печально. Мои младшие
дети сделались жертвой войны и белой борьбы, а дача была сожжена добрыми
финляндскими соседями, чтобы побудить нас продать им участок. Они очень
зарились на луг, единственный в окрестностях орошенный водой, и предлагали
раньше сдать его им в аренду, на что я не соглашался. Библиотеку я
своевременно вывез от нападений "Василия Ивановича" в глухую деревню, где
нашел ее, уже при большевиках, и вывез в Америку проф. Франк Гольдер, причем
пароход, перевозивший ее, потерпел крушение, и мне пришлось продать ее
Stanford University, California, чтобы уплатить премию и кое-что выручить.
Перейду теперь к обзору моей личной деятельности в заседаниях Думы,
следуя рубрикам приводимой таблицы (См. приложение 1-ое.). Во главе ее стоят
вопросы конституции и государственного права. Здесь мы проводили основные
принципы государственного устройства - те же самые, которые были заявлены
партией в первых двух Думах.
Но в Третьей приходилось проводить их, исходя скорее от существующего,
нежели от желательного. Законодательный почин Государственной Думы был
вообще ограничен, и осуществление его предполагало наличность большинства,
которого мы не имели. Законодательное предположение могло быть внесено за
подписью тридцати членов Думы (а нас было 50); но если оно не отвергалось
сразу, то сдавалось в комиссию для предварительного обсуждения его
"желательности". Только признанное желательным, оно могло обсуждаться в
заседании Думы и быть принято во внимание правительством. Таким образом, нам
приходилось, чтобы не разрывать с действительностью, чаще всего проводить
свои взгляды, критикуя предположения большинства или заявления и
законопроекты правительства. На этой почве мы иногда могли получить и
большинство или к нему присоединиться. Характерный пример того, какие
комбинации могли при этом получиться, я приведу из первой же сессии Думы. В
заседании 24 апреля (это не отмечено в таблице) мне пришлось выступить в
защиту предложения бюджетной комиссии образовать, в порядке думского
законодательства, анкетную комиссию для исследования хозяйства железных
дорог. Правительство уже с Первой Думы не допускало устройства подобных
думских расследований с участием посторонних.
И министр финансов Коковцов, отвечая мне, бросил неосторожную боевую
фразу: "Слава Богу, у нас нет парламента". Он, вероятно, хотел сказать:
"парламентаризма", т. е. режима министерской ответственности. Против этого
возражать было бы невозможно. Но на его фразу я тотчас же ответил: "Слава
Богу, у нас есть конституция". В печати я обыкновенно употреблял выражение:
"лжеконституционализм" или "псевдо-обновленный строй".
Но здесь подчеркнуть наличность конституционных начал уже в
существующих основных законах было совершенно необходимо, так как мы вели
борьбу за их расширение и, следовательно, против их огульного отрицания. На
другой день октябрист гр. Уваров, отличавшийся тем, что носил в петлице