"Лариса Миллер. Роман с английским Рассказ-воспоминание" - читать интересную книгу автора

нуйлова. Одну звали Цинция, другую Венди. Цинция занималась Волошиным, а
Венди - Багрицким. Цинция ленилась говорить по-русски и с облегчением
переходила на английский, а трудолюбивая Венди пользовалась малейшей
возможностью поупражняться в русском. Я подружилась с обеими, но Цинция
уехала раньше, а Венди пробыла еще несколько месяцев. Она охотно прихо-
дила ко мне в гости и приезжала на дачу в Востряково. Дружба с ней была
для меня подарком. Впервые я могла говорить не просто с живым носителем
языка, но с человеком, близким по интересам. Наконец-то я получила воз-
можность беседовать по-английски (мы договорились часть времени пользо-
ваться русским, часть - английским) о том, что меня действительно волно-
вало: о литературе, театре, образовании, традициях. Но, к великому сожа-
лению, и этот опыт кончился плачевно. Моего мужа неожиданно вызвали на
работе в первый отдел, где огромный молодой человек - Эдик с Лубянки,
объяснив, что Венди не просто аспирантка, очень настойчиво "попросил"
контакты не прекращать и обо всем сообщать. Нам оставалось одно: немед-
ленно предупредить нашу знакомую, что она - в черном списке. Но как это
сделать? Всюду глаза и уши. Наконец мне явилась счастливая мысль пригла-
сить ее туда, где она наверняка не была и где вряд ли нас будут подслу-
шивать - в баню. Встретившись у кинотеатра "Метрополь", мы отправились в
Центральные бани. "Блестящая идея", - хвалила я себя, входя внутрь. Но в
раздевалке рядом с нами пристроилась моложавая бойкая блондинка, кото-
рая, как мне казалось, ловила каждое наше слово (чтоб не привлекать к
себе излишнего внимания, мы говорили по-русски). Это меня насторожило, и
я решила отложить важное сообщение до парной. Но и в парилке разговора
не получилось. Моя гостья, ошеломленная жаром, паром, видом распаренных
тел и шлепающих по ним веников, побледнела и стала медленно оседать. Я
подхватила ее и вывела прочь. Усадив бедную девушку на скамью и дав ей
немного отдышаться, я ошеломила ее еще раз и куда сильнее, чем прежде.
Слушая мой рассказ, она потрясенно повторяла лишь одно: "No, oh no". По-
том на возбужденном и торопливом английском принялась шепотом переспра-
шивать, благодарить и сокрушаться: "Значит, меня больше сюда не пустят,
никогда не пустят". Мы тепло простились, понимая, что прощаемся навсег-
да. И лишь недавно, двадцать два года спустя, мы снова случайно нашли
друг друга. Я получила от Венди длинное и подробное письмо, в котором
она сообщала, что преподает русский в Нотингемском университете, пишет
статьи и книги о русской литературе, прекрасно помнит наши беседы и про-
гулки в востряковском лесу, моего трехлетнего сына и ленивые вареники
моей гостеприимной бабушки.
Безоблачного романа с английским не получалось. И не только потому,
что то и дело появлялся "третий лишний", но и по причинам чисто внутрен-
ним. Долгие поиски смысла жизни привели к тому, что я начала писать сти-
хи и все, связанное с английским, рассматривала как помеху. В особеннос-
ти спецшколу, куда попала после института по распределению. Она грози-
лась съесть меня с потрохами: подготовка к урокам, дети, которых надо
ублажать, учить и держать в узде, педсоветы, тетради. И так каждый день.
Однажды, когда я выходила из школы, меня окликнула скромная и не очень
молодая женщина. "Простите, - робко сказала она, - но мой Филиппок уже
неделю встает ни свет ни заря и повторяет стихотворение, которое вы ему
задали. Прошу вас, спросите его, он совсем извелся". Господи, как я мог-
ла о нем забыть? Не помню, как дожила до следующего дня и, едва пересту-