"Генри Миллер. Сексус" - читать интересную книгу автора

сатанинский: как разделаться со Спиваком, экспертом по рационализации.
Думаю, они специально выписали его из другого города, чтобы шпионить за
мной. Как только Спивак появлялся на сцене, не важно где, пусть в самом
удаленном от меня отделе, меня тут же предупреждали. Случалось, я всю ночь
не смыкал глаз, обдумывая, как обдумывает взломщик свой предстоящий визит к
банковскому сейфу, лучший способ зацепить Спивака и подвести его под
увольнение. Я дал себе клятву, что не уйду с этой работы, пока не прикончу
его. Огромным удовольствием было передавать для него открытки от вымышленных
лиц, полные таких тонких намеков на толстые обстоятельства, что он краснел,
смущался и выглядел дураком. У меня были люди, писавшие Спиваку письма с
угрозами. Керли, своего главного подручного в этом деле, я приспособил время
от времени звонить и сообщать Спиваку, что у того дома пожар или что его
жена попала в больницу, - что-нибудь такое, чтобы он переполошился и выкинул
какую-нибудь глупость. У меня был особый дар на всякие тайные военные
действия. Талант мой проявился еще в дни моего портняжничества у отца [Отец
писателя был владельцем ателье готового платья в Бруклине, в котором
какое-то время работал подмастерьем Миллер-младший.]. Всякий раз, когда отец
говорил мне: "Лучше вычеркни его из книги, он все равно сполна не
рассчитается", - я воспринимал это, как будто бы мне, молодому индейскому
воину, старый вождь вручает пленника и говорит: "Плохой бледнолицый.
Займись-ка им как следует". Допечь человека я мог тысячью разных способов,
не марая себя прикосновением к закону. От некоторых должников, которые были
мне сами по себе противны, я не отставал и после того, как долг оказывался
выплачен до последнего цента. Один даже умер от удара, получив от меня
анонимное письмо, сдобренное дерьмом кошачьим, птичьим, собачьим и парой
других специй, включая и широко известный человеческий ингредиент.
Разумеется, Спивак был обречен стать моей добычей. Все свое
космококковое внимание я сосредоточил лишь на одном: плане его изничтожения.
При встрече с ним я был неизменно любезен, почтителен, выказывал на каждом
шагу готовность к сотрудничеству, так и рвался поработать совместно. При нем
я никогда не давал воли своему темпераменту, хотя от каждого произнесенного
Спиваком слова кровь во мне закипала. Я пользовался всякой возможностью
лелеять его гордыню, накачивал этот пузырь, его "эго", чтобы, когда придет
пора проткнуть его, он лопнул бы с таким треском, что слышно будет повсюду.
Ближе к полудню позвонила Мара. Не меньше четверти часа говорили мы с
ней, я подумал было, что она никогда не повесит трубку. Она сказала, что
перечитывала мои письма. Некоторые, вернее, отрывки из них, читала своей
тетке вслух. Тетка решила, что я, должно быть, поэт. Еще Мара сказала, что
очень беспокоится, смогу ли я расплатиться с долгом. Если у меня трудности,
она даст мне денег. Странно, что я оказался бедным, я произвел на нее
впечатление богатого. Но она довольна тем, что я беден. В следующий раз мы
поедем куда-нибудь на трамвае. И ночные клубы ее ничуть не привлекают. Куда
лучше загородные прогулки или путешествие по пляжам. А книга чудесная, она
как раз сегодня утром начала ее читать. Почему я сам не пробую писать? Она
уверена, что я смогу написать великую книгу. У нее есть один замысел, она
расскажет мне о нем при встрече. Если захочу, она познакомит меня кое с кем
из писателей, они будут только рады помочь мне.
И так она щебетала без умолку. Я был приятно взволнован и в то же время
раздосадован. Лучше бы ей изложить все это на бумаге. Но она мне сказала,
что почти никогда не пишет писем. Я не мог понять почему, ведь у нее был