"Генри Миллер. Сексус" - читать интересную книгу автора

Он не соблаговолил даже глаз поднять. Погруженный в смешивание красок
на своем чертовом подносике, он пробормотал что-то насчет наличия у него
всех нормальных инстинктов. Не дрогнув, я двинулся дальше:
- Ты можешь представить, что однажды встречаешь женщину, которая
перевернет всю твою жизнь?
- Да я, кажется, уже дважды встречал таких, но, как видишь, без особого
успеха, - более внятно на этот раз отозвался он.
- Мать твою! Да перестань хоть на минутку возиться с этим дерьмом! Я
хочу тебе сказать, что влюбился, по уши влюбился, слышишь? Понимаю, что это
выглядит глупо, ну и ладно - со мной такого еще ни разу не было! Хочешь
спросить, хороша ли она на передок? Да, хороша, просто великолепна! Только
мне на это плевать...
- Даже так? Это что-то новенькое... - Знаешь, что я сегодня делал?
- Завалился в бурлеск [Распространенное в Америке эстрадное
представление, состоящее из юмористических скетчей и шуток, более или менее
непристойных, клоунады, довольно откровенных танцев и стриптиза.] на
Хьюстон-стрит, чего ж еще?
- Бурлеск... За город я поехал, вот что! И носился там по лесу как
очумелый.
- Так она тебя уже отшила?
- Вот и нет! Она сказала, что любит меня. Звучит по-детски, правда?
- Ну, я бы так не сказал. У тебя скорей всего временное помрачение,
только и всего. Каждый становится немного тронутым, когда влюбляется. Твой
случай может и затянуться. Эх, если б не эта проклятая работа, я бы тебя
послушал как следует. Может, зайдешь чуть попозже? Мы бы и перекусили
вместе. Как ты?
- Ладно. Примерно через час вернусь. Ты смотри, сукин сын, не сбеги
только. У меня ни цента.
Я слетел вниз по лестнице и двинулся к парку. Я был зол на себя. Чего я
так распахнулся перед Ульриком? Его ж ничем не проймешь. Да и вообще, разве
может один человек понять душу другого? Разобраться по-настоящему? Вот если
б я ногу сломал, он бы все бросил. А тут у тебя сердце разрывается от
радости - это, знаете ли, скучновато. Слезы переносить легче, чем радость.
Радость деструктивна, от твоей радости другому становится как-то не по себе.
"Заплачь - и будешь плакать в одиночку" - что за чушь! Плачь - и сыщется
миллион крокодилов, чтобы проливать слезы вместе с тобой. Мир всегда плачет.
Мир промок от слез. Смех - это другое дело. Смех мгновенен, он вспыхнул и
погас. А радость - это вид экстатического кровотечения, какое-то стыдное
сверхудовольствие, сочащееся изо всех пор твоего существа. Но радость свою
ты не можешь вот так прямо, непосредственно передать другому. Радость
самодостаточна, она либо есть, либо ее нет. Она основана на чем-то таком
глубинном, что ее нельзя ни понять разумом, ни внушить другому. Быть
радостным - значит быть безумцем в мире унылых призраков.
Я, пожалуй, не припомню, видел ли я когда-нибудь радостного Ульрика. Он
охотно смеялся, он заливался нормальным, здоровым смехом, но когда
успокаивался, вид у него был так себе, довольно унылый. Что же касается
Стенли, то у того радость выражалась кривой ухмылочкой, приятной, как
карболка. Вообще я не видел вокруг себя ни одного по-настоящему, нутром
радующегося человека. Мой друг Кронский, работавший тогда интерном в одной
больнице, даже тревожился, замечая мое приподнятое настроение; и радость, и