"Генри Миллер. Время убийц" - читать интересную книгу автора

свободы, так и не поняв, что приходит оно через самоотвержение, через
приятие. "Tout homme, - говорит его учитель Бодлер, - qui n'accepte pas les
conditions de sa vie vend son ame" [Каждый человек... который не приемлет
условий жизни, продает свою душу (фр.).]. У Рембо жизненный опыт и
творческий акт происходили, в сущности, одновременно: ему требовался
минимальный опыт, чтобы возникла музыка. Этот вундеркинд ближе к музыканту
или к математику, чем к литератору. У него от рождения сверхчувствительная
память. Он не создает свои произведения в поте лица своего - они вот,
наготове, и оживут при первом же столкновении с суровой действительностью.
Он должен не оттачивать мастерство виртуоза, а лелеять свою скорбь. Ему
ведь, как мы знаем, ждать недолго.
С самого рождения он был и остается семенем. Вот в чем смысл ночи,
окружавшей его. В нем самом был свет, дивный свет, и только смерть этого
семени давала выход лучам. Он восстал из мертвых, посланец нездешнего
племени, и принес с собою новый дух и новое сознание. Не он ли заявляет:
"Неверно говорить je pense; нужно сказать on me pense" [Я думаю... меня
думают (фр.).]? И разве не он утверждает: "Гений - это любовь и будущее"?
Все сказанное им о природе гения поражает глубиной и своеобразием. Особенно
значительным представляется мне следующее высказывание: "... Тело его и есть
освобождение, о котором мы мечтали; разрушение исходной благодати,
пресеченное новым насилием".
Да не обвинят меня в том, что я чересчур глубоко вчитываюсь в его
тексты. Во все им написанное Рембо вкладывал "и буквальный, и все возможные
смыслы", как в одном из писем он объяснял матери или сестре. Правда, в том
случае он говорил о "Сезоне в аду". И тем не менее... В этом отношении он
похож на Блейка и Якоба Бёме [Якоб Бёме (1575 - 1624) - немецкий философ.]:
что бы они ни сказали, все было правдиво, точно и вдохновенно. Они обитали в
мире Воображения; их мечты были подлинной реальностью, той, которую нам еще
только предстоит познать. "Читая себя, - говорит Бёме, - я читаю книгу
Господню, а вы, братья мои, - это буквы, которые я читаю в себе, ибо разум
мой и воля моя находят вас во мне. От всего сердца желаю вам так же найти и
меня". В последнем высказывании выражена та безмолвная молитва, которую
Рембо ежечасно возносил в сотворенной им пустыне. Воля гения,
"великодушного" в гордыне своей, должна быть сломлена. Тайна освобождения
кроется в милосердии. Милосердие и есть ключ, Рембо это и впрямь привиделось
во сне, но сон был явью, и эта явь снова дает о себе знать, когда он
оказывается на смертном одре, и милосердие оборачивается нежно любимой
сестрой, провожающей его, сломленного, но искупившего грехи свои, в мир
иной.
Во время "Ночи в аду", осознав, что он раб своего крещенья, Рембо
восклицает: "О родители мои, вы сотворили мое несчастье, и свое собственное
тоже". В непроглядной ночи своей души, провозгласив себя мастером
фантасмагорий и похваляясь, что раскроет все тайны, он отвергает любые узы,
связующие его с веком или страною, к которым он принадлежит по рождению. "Я
готов к совершенству", - утверждает он. Так оно в известном смысле и было.
Он подготовил собственное посвящение, прошел тяжкие муки и вновь вернулся в
ночь, где был рожден. Он ощутил, что есть ступень еще выше искусства, уже
шагнул за порог, а потом, охваченный страхом или опасаясь сойти с ума,
отступил. К иной, новой жизни он готовился либо недостаточно, либо вообще
неправильно. Большинство толкователей его творчества придерживаются