"Генри Миллер. Нью-Йорк и обратно (джазовая легенда) " - читать интересную книгу автора

холодны и бесцветны, а лицо пусть застынет, как хороший портланд-цемент.
Время от времени скупая (а лучше вымученная) улыбка может еле заметно
приподнять кончики губ, но не более. Постоянно делай вид, будто бы твой ум
занимают чрезвычайно серьезные вопросы: жребий рода человеческого, стоимость
пшеницы, новые расценки на океанские перевозки. Глубокомысленно взирай на
морские дали, иногда презрительно оглядывайся вокруг и непременно крути
большими пальцами. Когда к тебе приближаются с явным намерением поболтать (и
если вдруг тебе наскучила собственная ледяная чопорность), нужно резко
вскочить с места, выбросить вперед правую руку и выпалить: "Меня зовут
так-то и так-то... А вас??" И лишь после описанного ритуала все пойдет как
по маслу. Даже не пытайся начать без этого подпрыгивания и конвульсий -
спусковой механизм не сработает, и ты, чего доброго, скажешь неверные слова
не тому собеседнику, и мир погибнет в катаклизмах...
Я понял, почему столь восхитительно трудно писать книги в Америке: она
похожа на океан. Ее слишком много. Ты перестаешь видеть небо и воду. Один
сплошной океан. Плывешь себе по воле бесконечных волн десять, двенадцать
дней. Люди приходят и уходят. Судовая компания распланировала твою жизнь по
минутам. Все расписано, урегулировано до отвращения. В конце концов тобой
овладевает чувство хаоса. Словно находишься посреди стада, охваченного
стихийным бегством. Никто не знает, куда его несет нелегкая, но жмется ближе
к соседу - так надежнее, спокойнее. Попробуй кто-нибудь остановиться, не
следовать за всеми! Страшно подумать, какие бедствия случились бы. К
счастью, на борту есть оркестр. При первых же признаках неорганизованного
поведения раздается громкая музыка, пассажиры принимаются кружить друг друга
в танце, и ты получаешь расчудесный конфитюр, как зовется джем в голландском
меню, вторая строчка снизу, между хлебом и маслом. Доплачивать за бутерброды
не надо. Они дармовые, как музыка. Или океан, который при всем желании не
вытеснить из головы.
И вот мы выходим на Северный Полярный круг, будто в доказательство
того, что кратчайшее расстояние между двумя точками - кривая. В воздухе
промозгло, на волнах полно белых барашков. Со стороны Северного Ледовитого
океана дует пассат.
Ненадолго прерываюсь, пока оркестрик сыграет "Парад Кайзера" в ритме
dreivierteltakt[три четверти (нем.).]. Только что закончилась мазурка
"Полярная звезда". В паузах скрипач квохчет курицей, должно быть,
откладывает кое-что к следующему круизу. В четыре пополудни к нам из
туристического класса спустится джаз-бэнд. Лично я предпочитаю голландцев. В
их музыке хотя бы есть овцы, заливные луга, журчащие ручейки, столы,
ломящиеся от ветчины и джема. И пусть все это немного попахивает: лучше
притерпеться к душку, чем слушать, как воет и каплет на нервы команда бравых
студентов из Гарварда. В конце концов струнный оркестрик очень даже
сюрреалистичен. Стоит налаженной системе на миг сбиться с ритма, музыканты
заводят свой Вальс Венского Шницеля, составленный из увядших цветов со
вчерашнего столика, тминных семечек, безвкусного голландского сыра и
вставной челюсти виолончелиста, которая, к слову, крепится на проволочках,
будто у театральной марионетки. Если этот симпатяга желает одарить вас
улыбкой, то вначале, как бы предупреждая заранее, скалит зубы и уж потом
постепенно распахивает весь рот, предъявляя взгляду обложенный язык,
миндалины и верхнее небо. Другое дело - джазисты. Да что они знают о тминных
семечках, журчащих овечках, увядших цветах и вставных зубах! Барабанщик