"Максим Михайлов. Стреляешь в брата - убиваешь себя " - читать интересную книгу автора

родном городе за какие-то два года после развала Союза необратимо
изменилась, сделав кардинальный разворот, и в первых рядах оказались тупые и
наглые быки, не боящиеся никого и ничего, больше от скудоумия и врожденного
отсутствия воображения, чем от реальной храбрости. Но к удивлению Андрея все
общественные институты призванные держать в узде подобное примитивное и
агрессивное быдло вдруг в одночасье либо приказали долго жить, либо стыдливо
отворачивались, стараясь не связываться с распоясавшейся мразью вовсе.
Тем временем главарь-неандерталец сумел-таки сфокусировать свой взгляд
и, осмотрев помещение кафаны, вполне предсказуемо остановил его на том
столике, за которым в напряженных позах замерли пившие кофе девушки.
- Гы! - удовлетворенно выдохнул неандерталец, и в его маленьких
свинячьих глазках зажглись радостные огоньки. - Смотрите кто здесь! Целых
две сербских шлюхи! Ровно на две штуки больше, чем должно быть в приличном
заведении! Да и вообще, в славном хорватском городе Купресе, что-то слишком
много стало сербских мерзавцев.
Орангутанги за его спиной радостно заржали, а девушки сжались,
испуганно втянув головы в плечи, отчаянно делая вид, что они не слышали ни
брошенной реплики, ни последовавшего за ней смеха, видимо, до последнего
питали весьма призрачную надежду, что если старательно не замечать наглецов,
может быть пронесет.
Надо сказать, что Андрей, впервые оказавшийся в Югославии и до этого
даже теоретически незнакомый с населявшими ее людьми, через месяц пребывания
в небольшом городке Купрес, расположенном на одноименном плато в центре
Боснии и Герцеговины, уже вполне сносно понимал язык на котором говорили
местные и вполне уверенно мог с ними объясняться. Дело скорее всего тут было
не в его выдающихся лингвистических способностях, а в достаточной близости
сербского и русского языков. Впрочем большая часть населявших город людей
по-русски тоже говорила достаточно хорошо, сказывалось влияние огромной
эмигрантской волны, выплеснутой сюда с донского приволья двенадцатибалльным
штормом октябрьской революции. Кроме того, будущий историк, обладая
профессиональной наблюдательностью и вниманием, легко мог различить по
внешнему виду две преимущественно населявшие Купрес нации: хорватов и
сербов. Навскидку сформулировать, чем же так резко отличались друг от друга
эти два народа, он вряд ли смог бы, видимо, дело было в бессознательно
оцениваемой совокупности различных мелких деталей внешнего облика, но не
ошибался в своих оценках аспирант практически никогда. Так что ничего
удивительного в том, что зашедшие в кафану хорваты легко опознали в сидящих
за столиком девушках сербок, не было.
Что уж тут говорить, местные коренные жители узнавали друг друга за
километр и традиционно недолюбливали. Корни неприязни уходили глубоко в
века. Самым свежим поводом была, пожалуй, великолепная резня учиненная здесь
хорватами в годы Второй Мировой войны, за которую впрочем пришлось заплатить
немалый долг кровью, как сербским четникам, так и партизанам Тито. Прощать
же здесь традиционно не умели, и долги чести привыкли получать жизнями
обидчиков, а не денежными компенсациями, извинениями и публичным покаянием,
даже сейчас почти пять десятков лет спустя местные отлично помнили, кто из
какой семьи кого в то время убил. И лишь железная рука и непреклонная воля
обожаемого всеми югославами Тито до поры не давала вцепиться в глотку
обидчикам. К моменту описываемых событий Тито уже давно был мертв. Теперь
вековую вражду населяющих город народов не сдерживал никто.