"Максим Михайлов. Стреляешь в брата - убиваешь себя " - читать интересную книгу автора

как историку пора бы и самому в таких вещах разбираться.
- Да ну Вас, профессор, это же не история, а скорее политика, -
попытался отшутиться Андрей.
Но профессор нарочито веселого тона не принял, произнес серьезно и даже
грустно:
- К сожалению, друг мой, сейчас Вы не правы. И соц. лагерь и блок
Варшавского Договора уже только история, безобидные бесплотные призраки
неспособные никого напугать, не могущие никого остановить... Горе
побежденным...
- Ну это Вы уж совсем что-то мрачно...
- Мрачно, но, к сожалению верно и неизбежно. Ведь я историк, я знаю
прошлое, а значит, могу предсказывать будущее. Они не остановятся на
достигнутом, они пойдут до конца, желая с корнем вырвать даже саму память о
тех, кто смел когда-то стоять у них на пути. Они не удовлетворятся
расщеплением и унижением России, они захотят ее уничтожить, точно так же,
как сейчас, тренировки ради, они убивают Югославию. Я чувствую запах пороха,
Андрей, он буквально душит меня, не дает спокойно спать по ночам, воздух
вокруг просто воняет порохом и кровью, разве ты не чувствуешь этого?
Ответить профессору Андрей не успел. С грохотом распахнулась от мощного
пинка ботинка дверь кафаны. Жалобно звякнули, прогибаясь, украшавшие ее
ажурные декоративные решетки. Андрей сидевший спиной ко входу, удивленно
обернулся через плечо, недоумевая, кто мог стать причиной такого вопиющего
нарушения порядка в этом месте всегда отличавшемся тихой почти домашней
атмосферой. Здесь, даже изрядно перебравшие отличного качества ракии гости,
отчего-то всегда вели себя смирно, видно действовала сама аура оформленного
в стиле старинного замка заведения, ну и конечно, традиционное для страны,
впитанное с молоком матери уважение к старшим, не позволявшее лишний раз
гневить почти восьмидесятилетнего хозяина. Однако столпившимся у двери и
подслеповато вглядывающимся в полумрак кафаны после яркого света полуденного
солнца посетителям, похоже, не было никакого дела до устоявшихся традиций.
Впереди стоял здоровенный детина, одетый в мятую черную рубашку, в
распахнутый ворот бесстыдно выглядывала густо поросшая рыжим волосом мощная
грудь. За ним теснились еще трое, чуть поменьше калибром и если главарь
напоминал низким покатым лбом и далеко выдающейся вперед челюстью далекого
пращура современного человека, то его товарищи больше чем на вставших на
задние лапы орангутангов никак не тянули. Вобщем видок у нежданных гостей
был тот еще, а уж густые волны тяжелой, животной угрозы, исходившие от них,
мог, наверное, зарегистрировать даже сейсмический датчик.
Андрей разом почувствовал, как наливаются противной липкой тяжестью
мускулы, а в животе вдруг становится пусто и холодно, несмотря на только что
сделанный добрый глоток обжигающе горячего кофе. Публику подобного калибра
он знал достаточно хорошо, чтобы примерно представить себе все прелести
долженствующие последовать за столь многообещающим началом визита. В родной
Андрею Москве в последнее время тоже развелось чрезвычайно много вот таких
же гориллообразных бройлерных кабанов, и вели они себя всегда чрезвычайно
нагло и развязно, совершенно не считаясь ни с какими моральными и правовыми
нормами, понимая лишь язык грубой силы, на котором аспирант исторического
факультета МГУ, к сожалению, не мог связать и пары слов. Еще со школьной
скамьи, Андрей всегда считал, что важнее развивать мозги, чем мускулы, к
стыду своему теперь приходилось признать ошибочность этой теории. Жизнь в