"Антон Михайлов. Памяти Альфреда Шнитке" - читать интересную книгу автора

Раскалываясь на части, изъедая себя пустотой, их отрывистые голоса
возвещали о граничащей леденяще-глубокой неизвестности. В полумраке
одиночества, в полукрике отчаяния, среди безграничной пустоты, скрипки
беспорядочно кружили, пытаясь продлить движение жизни еще на несколько
бессвязных мгновений...
Змея проглотила свой хвост, стрелки часов попятились назад, повешенный
вновь встал ногами на землю, и круг сомкнулся. Черная буря надвигалась на
море, раздвоенный мир застывал в ожидании чудовищной катастрофы. Намертво
схватив руками половинки яичной скорлупы, обезумевший создатель,
полуразорванный хаосом, ринулся совмещать мир воедино. Ослепив глаза
пламенем бездны, пронзив свое сердце космической вертикалью, взвывая от
боли, он останавливал их движение и направлял к центру. С каждой секундой
их движение безгранично возрастало, готовое воплотиться во всеразбивающее
единство противоположностей. Захваченные потоком, словно белки загнанные в
колесо, скрипки пытались убежать от леденяще-смертельного дыхания зверя.
Единство их голоса раскалывалось на пронзительное беспорядочное
многоголосие, ожидающее железные объятия смерти. Разразившись
оглушительным грохотом, половинки мира разбились впрах друг о друга,
смешиваясь в обезумевшую от боли массу. Испуская последний беспорядочный
писк, ослепленные скрипки дергались в эпилептическом припадке. Черная
бурлящая слюна зверя была разбросана повсюду, стальные зубы вонзались все
глубже и глубже в горло скрипок и дико рвали их тело, которое беспорядочно
дергалось в предсмертной агонии из стороны в сторону...

Из пепла восставал мир вечного, безжизненного сна. Призраки едва
колыхались, оттенки жизни проходили мимо туманными хороводами. В
полузабытье снежно белый орган тихо шептал своим мрачно-холодным голосом.
Сползая со скал вечно-серой боли, он величественно и зловеще вдыхал в себя
напряжение пространства. Тени спали подводным сном потерянного смысла,
только лишь слёзы текли из-под закрытых век. Замкнутый в четырёх стенах
одиночества, путник останавливался и погружал свою голову в холодную землю
потерянного лабиринта. Погружаясь все глубже в туман, останавливая зимнее
дыхание, он укутывался в черную пелену траура.
Оно подкрадывалось едва-шелестящими потоками, раздувая навязчивую боль на
легато, выматывая своим медленным кружением. Спицы судьбы колыхались в
бледных руках, черный клубок падал на пол, сверкая узелками своих глаз.
Гнетущий мрак оживал волнами, вновь успокаивался, затихал убаюканный, и
опять показывал лицо своего айсберга. Околдовывая, он останавливал
стрелки, холодный поток его дыхания затягивал в себя и расстворял в
глубинах печальной долины слез...
Жалящий тишину пронзительный голос скрипки-сирены скользил на одной ноте,
предвещая несчастье среди слепоты тумана. Ломанная линия её голоса
достигала замерзших вершин безжизненных скал, но уже не видела неба.
Обессвеченные глаза, монотонность её оплакивания, беспорядочность песни,
невыраженность красок, невозможность свободного дыхания, неутолимая жажда,
тоска по зеленому кислороду. Словно рыдая над пропастью, песня её боли
срывалась на вой одиночества, попеременно устремляясь вверх, освещая своим
дыханием клубящийся туман, и потухала, распадаясь на части, в объятиях
земли. Открыв глаза и потерявшись в холодном тумане, сестра-скрипка
вторила её песне, чувствуя как внизу господствовал мрак, околдовывая