"Наталья Михайлова. Оловянное царство " - читать интересную книгу автора

безвестен, семейный - стал одинок, жил в чести - оказался поруган, ходил в
дорогих платьях - носит лохмотья.
Обездоленность купца была изнаночной стороной благопристойного и
осмысленного мира Московии. Дед Шумила в своей вымышленной судьбе рисовал
все тот же кромешный мир, откуда он был родом.
Присев на ступеньку церковной паперти, он каждый день еще с заутрени
высоким голосом бахаря заводил для прихожан свою повесть о сошествии в
изнаночный мир, в кромешный мир человеческого общества.

С тех пор минул год. В ночь под Рождество Михал, в своей накладной
рыжей бороде, уже хорошо пьяный, сидя за кабацким столом, с удовольствием
выпевал.
-Пойду домой
С хмельной головой
Да зарежу кота...
Он запнулся на миг, будто бы ища себе оправдания, и закончил:
-Бо мой кот - сирота!
Дед Шумила, опираясь на стол и изумленно задирая брови, возразил:
-Нет, Михал... Нет, ты мне скажи... Как я тебя помню, ты всегда поешь
эту песню. А теперь я хочу знать, почему, коли он сирота, то его надо
резать? Ты мне это скажи, я не понимаю.
Тут дед хотел опустить голову на руки, но в последний миг его мохнатые
брови снова задрались вверх, а лицо озарилось догадкой:
-Эге! Ты его зарежешь, чтобы твой кот зря не мучился, да? Правду я
говорю? На что ему жить для сиротской доли?
Но дядька Михал несогласно затряс головой:
-Не то говоришь, дед. Я зарежу кота, бо он... да коли он сирота, то,
выходит, его никому не жалко. Поэтому и поется: зарежу кота. А ты что
городишь?
В кабаке было много разного люда. В кабацкой избе стоял длинный стол с
лавками. За ним ели и пили, за ним же играли, за ним же спали, упившись
напрочь. Несколько пропойц сидели уже в одних овчинных гуньках, потому что
обменяли на сивуху одежду прямо с себя. И на давно не метенном кабацком полу
спали мертвецким сном пьяные мужики. Один лежал босый, в нижней рубахе и
портах. Он поворачивал из стороны в сторону опаленное морозом лицо в светлой
рамке волос и бороды, открывал рот, но его стонов и бреда в кабацком гаме не
было слышно. Только вошедшие в избу невольно обращали внимание на его
богатырский рост. Да еще дядька Михал беспокойно заметил:
-Здоров! Под стать Евстратушке нашему.
Подумав про Гойду, Михал продолжал с пьяной нежностью:
-А помнишь, дедко, как он в Спасском на свадьбе медведя от меня
перенял?
Спасское - большое село под Калугой, свадьбы там справлялись богатые.
Дядька Михал, подыгрывая на дудке одному из своих медведей, неосторожно стал
боком к другому. А тот неожиданно, беспричинно, как делает вся его опасная
для дрессировщиков порода, кинулся на хозяина.
Евстрат перенял - бросив домру, схватился с медведем сам. Оба
покатились по земле, мыча от старания подмять друг друга. Дядька Михал
изловчился, поймал медведя за кольцо в носу. Гойда поднялся, щупая себе под
расхристанным зипуном грудь. В пылу схватки он смутно слыхал крики в толпе,