"Вацлав Михальский. Храм Согласия ("Весна в Карфагене" #4) " - читать интересную книгу автора

отдали в закрытый пансион... Дядюшка Жан приезжал ко мне накануне Рождества,
всегда под шофе, всегда наряженный, как на бал. Я до сих пор помню запах
вина, выпитого им накануне. Животик у дядюшки был небольшой, но очень туго
обтянутый жилеткой и от этого круглый, и мне всегда хотелось хлопнуть по
нему, как по мячу. До сих пор жалею, что ни разу не хлопнул. Дядюшка
постоянно расчесывал специальной крохотной деревянной расчесочкой свои
шикарные, густые черные усы. Он привозил мне в подарок какой-нибудь пустяк и
потом около часа читал нотации о том, что надо трудиться, учиться... Я
слушал его с почтительным унынием, и мне так безумно хотелось хлопнуть по
его животику, что я сам держал себя за руки, сцепив их за спиной, как узник.
На прощание дядюшка Жан давал мне поцеловать волосатую руку, громко смеялся,
трепал меня по щеке и говорил всегда одно и то же: "A mise - toi bien!"10
Как выяснилось позже, он и развлекался, как мог, проматывая состояние моих
родителей, а значит, мое состояние. Дядюшка умер задолго до моего
совершеннолетия, и мне ничего не досталось, кроме титула, который я не
ставил ни в грош, а сейчас рад, иначе был бы у тебя мезальянс. - Антуан
закашлялся. По ночам его часто мучил кашель.
Хамсин ревел все глуше, прерывистей, как будто лютый зверь мостился на
ночлег.
"Ветер стихает, значит, дело идет к рассвету. К утру хамсин всегда
утихомиривается на два-три часа. А Антоша так и не сказал мне главного... В
чем дело? Откуда взялась в его глазах такая вселенская тоска?!"
Антуан и Мария были слишком близки друг другу, чтобы он не услышал ее
немого вопроса, и он услышал.
- Я летаю с четырнадцатого года, на сегодняшний день двадцать семь лет.
Я самый старый действующий летчик во Франции. Всех моих однокашников давно
нет. Как пишет мой тезка Экзюпери, некому даже сказать: "А помнишь"? Мы
знакомы мельком - всю жизнь летали на разных линиях. А наши рапорты попали к
де Голлю на стол в один день. И резолюции почти под копирку. На моем: "Он
годится только для фокусов в небе. Обойдемся". А на его: "Он годится только
для карточных фокусов. Обойдемся". Говорят, Экс умеет замечательно
показывать карточные фокусы, наверное, де Голль когда-то видел. Но я все
равно буду драться с бошами, и никакой де Голль меня не удержит!
- Ты посылал ему в Лондон рапорт? - едва слышно спросила Мария.
Антуан ничего не ответил.
"А как же я"?! - чуть было не вскрикнула Мария, но промолчала...
Хамсин тихонечко подвывал за окном, скребся в ставни.
- Значит, ты можешь уйти воевать...
- Да. Мне трудно говорить высокие слова. Язык не поворачивается...
- У меня тоже, - сказала Мария. - Я все понимаю, и не надо слов. Я дочь
адмирала и знаю с детства: спасать Родину - право любого человека.
- Я не сказал тебе сразу, как только отправил рапорт, потому что боялся
его злопамятности. К сожалению, не ошибся...
- А что с нашим Шарлем? - спросила Мария, чтобы уйти от слишком больной
темы.
- Он мне не докладывает, но, видно, тоже попал в силки и не знает, как
выпутаться.
- Он похитрее тебя, Антуан, и найдет свою дорогу.
- Тут дело не в хитрости.
- Ты прав, - согласилась Мария. - Как карта ляжет.