"Вацлав Михальский. Для радости нужны двое ("Весна в Карфагене" #3) " - читать интересную книгу автора

Они ведь с Ксенией пришли сюда, на место ППГ, не просто так, а в надежде
поживиться чем-нибудь брошенным или забытым при отъезде. Но успевшие до них
мародеры, которые, конечно же, и раздели Адама догола, прочесали местность
так тщательно, что, кроме банки тушенки, большого пузырька йода, двух
вафельных полотенец да пяти простынок, залитых лекарствами и кровью, дети
ничего не нашли, если не считать Адама...
До райцентра, откуда пришли дети, было всего четыре километра, и в тот
злополучный вечер, когда немец отбомбил ППГ, краем досталось и поселку,
совсем краешком упала всего одна бомба, но зато прямым попаданием в домик
загса. К счастью, за полчаса до налета Глафира Петровна вдруг ни с того ни с
сего решила уйти домой раньше времени, подумала в свое оправдание, что
вот-вот грянет дождь, что дорога размокнет, и тогда она обязательно
оскользнется и упадет. И как ее поднимать тогда Ваньку?
Загс сгорел дотла. Глафира Петровна с внуком успели отойти всего метров
на четыреста, так что они видели все своими глазами.
- Сгорели мои бумажки, - сказала Глафира Петровна по-русски, глядя на
островерхое зарево пожара. - Все, ни одной писульки, наверное, не осталось!
Сколько ж людей теперь без документов!
Так оно и случилось: все делопроизводство загса развеял ветер, горячий
ветер пожара; как черные птицы, летали высоко в восходящем потоке воздуха
чьи-то зарегистрированные судьбы - смерти, рождения, браки, в том числе и
брак Адама и Александры.
А на другой день после бомбежки, когда Глафира Петровна вместе с
Ваньком и Ксенией доковыляла до пепелища своей бывшей службы, дети оставили
ее и побежали к месту бывшего госпиталя в надежде чем-нибудь разжиться. И
вот теперь Ванек гнал назад в поселок, а Ксения осталась при Адаме.
Было довольно солнечно и даже здесь, в овраге, светло, так что
оставшаяся один на один с Адамом девочка могла разглядеть его как следует,
но она стеснялась и смотрела только на его лицо, шею, грудь. Наконец, Ксения
рискнула прикоснуться к его плечу - оно оказалось податливое, живое, и она
очень обрадовалась, а то на секунду ей показалось, что лежащий перед ней на
спине мужчина мертв. Она слышала от бабушки, что для того, чтобы узнать,
живой человек или нет, надо поднести к его губам зеркальце, и если оно
запотеет - значит, живой. Но зеркальца у нее не было. И она решилась
подоткнуть ему под поясницу и спину простыни и полотенца, на всякий случай:
земля ведь холодная. Адам не шелохнулся. Ксения поступила правильно - одно
дело, когда он лежал на боку, а теперь, когда упал навзничь, вполне мог
застудить и почки, и легкие. Потом Ксения осмелела еще больше, встала на
колени и приложила левое ухо к левой половине груди Адама, туда, где, по ее
мнению, должно было быть сердце... Она слушала затаив дыхание и ничего не
слышала... И тогда она заплакала и стала трясти Адама за плечи и
приговаривать:
- Дяденька, родненький! Дяденька, не умирай!
Потом она опять приложила ухо к его груди и в какой-то миг услышала
нитевидные, еле уловимые удары его сердца. Ксения была так рада, что
поцеловала Адама в грудь и в щеку, и тут же отскочила от него в испуге.
Такого она от себя не ожидала, все получилось как-то само собой...
Ксения Половинкина была хрупкая, болезненная девочка, главное, что ее
пока украшало, - это толстые косы чуть выше пояса. Мама хотела обрезать
волосы "из санитарных соображений", а бабушка не дала, сказала: "Я ее волосы