"Вадим Михальчук. Глория ("Черная пустошь" #1) " - читать интересную книгу автора

связка белых лент и цепь. Судя по всему, для меня. Его маленькие глазки
шарят по толпе и я торопливо проталкиваюсь вперед. По толпе проносится
негромкий гул. "Новенький", "свежая рыба", ухмыляются гонцы. Толстяк
замечает меня и кивает.
- Хорошо! - разносится над нашими головами его громкий голос. -
Получайте задание на сегодня.
Толстяк выкрикивает имена и каждый подходит к нему, на шее каждого
защелкивается цепь, каждый получает связку бумажных листов и пакетов. Толпа
редеет и через десять минут перед крыльцом не остается никого.
Я подхожу к нему последним. В его руке - цепь, на бляхе цифры - 99. Это
мой номер. Дон Чезаре протягивает мне белые полоски материи, сумку, набитую
пакетами и письмами, и говорит:
- Вперед, малыш. Город ждет...
Так начинается мой первый день на работе. Все остальные были похожи на
него, как две капли воды. Это можно описать только одним словом - бег. Мы
были похожи на лошадей, мы зарабатывали на хлеб ногами. Стратегия была
простой - вначале выбирались адреса, наиболее удаленные от порта. Ты бежишь
и твои легкие разрываются, как крылья взлетающей птицы, иногда ты не
чувствуешь под собой ног, ты слышишь только свое прерывистое дыхание и
сводящий с ума ритмичный стук собственного сердца. Ритм, заведенный раз и
навсегда, подталкивает тебя шаг за шагом, иногда тебе кажется, что больше
ничего нет, кроме монотонного звука бегущих по мостовой ног. Ты бежишь,
легкие жалят сотни маленьких раскаленных иголок, в глазах темнеет и тебе
кажется, что ты падаешь, падаешь, падаешь и это падение длится вечно, и
называется это падение - бег. Но вот ты видишь нужный дом, ты стучишься в
нужную дверь, протягиваешь то, что надо в ожидающие руки и стоишь на
дрожащих, как в лихорадке, ногах и от собственного дыхания тебя бросает
вперед и назад, как воздушный шар. Тебе протягивают деньги, иногда письмо
или пакет, которые надо доставить, и ты снова бежишь и тебе кажется, что
этому не будет конца.
Первые две недели я думал, что помру. Лис шутил: "Первые сто лет
трудно, а потом привыкнешь". Мало-помалу я втянулся. Первое время ты не
замечаешь ничего вокруг, ты занят только собой, своим дыханием и движением
ног. Ты занят только тем, как бы удержаться на ногах и не более того. Но
затем ты начинаешь замечать, что город вокруг тебя тоже полон движения, все
куда-то торопятся, спешат по своим делам. Ты начинаешь ощущать себя частью
этого неугомонного движения, тебя затягивает, как водоворот, ты становишься
маленьким колесиком в огромных стенных часах, ты не знаешь, как влияешь на
ход событий, но ты бежишь, цепляешься за другие колесики и шестеренки, и
часы продолжают идти.
Только раз в день этот механизм распадается на составляющие, с половины
первого до часу пополудни. Сиеста. Все конторы закрываются на перерыв и даже
самый отъявленный скупердяй и скряга не станет заниматься делами в эти
полчаса. Сиеста. Все кафе заполнены посетителями, официанты сбиваются с ног,
разнося подносы с чаем и кофе, в воздухе разносится запах свежеиспеченных
булочек, шипит на сковородах масло, обнимая белые пончики. Движение почти
полностью прекращается.
Я сажусь на террасе в тени, разворачиваю свой обед. Минуту назад мне
казалось, что в следующий раз мне захочется есть минимум через месяц, но мои
зубы с жадностью впиваются в сэндвич. Пот, ливший с меня, высыхает в