"Олег Николаевич Михайлов. Генерал Ермолов [И]" - читать интересную книгу автора

Если в праздные часы занялись Вы славными воспоминаниями и составили
записки о своих войнах, то прошу Вас удостоить меня чести быть Вашим
издателем. Если же Ваше равнодушие не допустило Вас сие исполнить, то я
прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком..."




Четырех императоров пережил он и от двух претерпел незаслуженные и
жестокие обиды. От отца и сына - Павла Петровича и Николая Павловича...
Старик, с большой головой, покрытой совершенпо белыми волосами, и с
выражением непреклонной воли во всех чертах умного лица, сидел за
письменным столом. На нем был казинетовый сюртук и синие шаровары со
сборками на животе. Ноги мощного старика, обутые в узорчатые азиатские
сапоги, покоились на раскинутой под столом медвежьей шкуре. Два шандала,
стоявшие на письменном столе, мягко освещали небольшой кабинет, медальоны
графа Толстого на стене, изображающие войну двенадцатого года, низкий
диван, вырывая из полутьмы лишь знаменитую уткинскую гравюру
генералиссимуса Суворова да латинскую книжицу, на которой лежала красная
огромная, похожая на львиную лапу рука старика.
Тихо было в комнате. Тишина царила во всем скромыом семиоконном
деревянном домике, примыкавшем к зданию пожарного депо. В передней,
освещенной свечкой с зеркальным рефлектором, на желтом конике сладко
клевал носом камердинер, ровесник старика.
А на Пречистенском бульваре, в двадцати шагах от домика, в этот
сентябрьский погожий вечерний час было шумно и празднично. В радужном
свете газовых фонарей, серебривших своим светом листву деревьев и
кустарников, клубилась по-летнему разряженная толпа, в которой лишь
изредка мелькали чуйка или засаленный армяк. Звероподобные лихачи, туго
перепоясанные кушаками, развозили в колясках по ресторанам развеселые
компании, парочек или одиноких господ в "Дрезден" на Тверскую площадь и в
"Кавказ" в Козицкий переулок, к "Яру" на Петербургское шоссе и в "Европу"
в Неглинный проезд, в "Лондон" к Охотному ряду и в "Петербург" на
Воздвиженку. Дворянская, чиновная, купеческая Москва, как всегда, много и
сытно ела, всласть пила, веселилась, не обращая внимания на
отчаянно-призывные крики мальчишек, чертенятами вившихся в толпе с пачками
сырых газет: "Новая бомбардировка Севастополя!", "Зверства турок в
Бессарабии!", "Обмен пленными в Одессе!".
Далеко, далеко витали мысли старика.
- Так быстро развалить армию... И какую армию!
Столько гадостей наделать в Севастополе! Уступить во всем!.. -
проговорил он наконец, сжимая и разжимая тяжелый кулак. - - У всякого свой
царь в голове... А у России? Царь, выходит, в отпуску?..
Старик медленной глыбой поднялся из-за стола, сутуловатый, но еще
крепкий, даже могучий, и прошелся по кабинету той неслышной походкой,
которая не будила и секретные засады немирных горцев. Постоял в раздумье
перед гравюрой - блестящим резцом выгравирован портрет Суворова,
превосходно изображено лицо, белый австрийский фельдмаршальский мундир,
многочисленные ордена...
- Если бы был жив Суворов... Если бы он был жив!