"Николай Григорьевич Михайловский. Таллинский дневник " - читать интересную книгу автора

- Вот где действительно на каждом шагу живая история.
Как только выдавался свободный час, он водил меня по историческим
местам Таллина, что были поблизости от нашей "штаб-квартиры".
Мы ездили в трамвае на побережье к знаменитому памятнику "Русалка" и
долго рассматривали бронзовую фи" гуру ангела с крестом в руке. Этот
памятник был сооружен на добровольные пожертвования населения морякам
русской броненосной лодки "Русалка", трагически погибшей в 1893 году во
время жестокого шторма.
Цехновицер показывал мне живописный парк Кадриорг и почерневший от
времени домик Петра I со скромной обстановкой: круглыми зеркалами, широкой
дубовой кроватью под истлевшим балдахином, бюро красного дерева, высокими
стульями с искусной резьбой на спинках. Живя здесь, Петр наблюдал за
строительством крупнейшей для своего времени ревельской гавани. Его руками
были посажены многие деревья, образовавшие теперь густые аллеи, сквозь
листву которых не могли пробиться даже лучи солнца.
Мы поднимались на Вышгород - старинную часть города, обнесенную
крепостной стеной, - и бродили по узким средневековым улицам.
- Зайдемте сюда, - предложил однажды Цехновицер, показывая на
чернеющий, точно горное ущелье, вход в старинный храм "Томкирха", который
стоит более шести веков. - Тут невредно побывать всем нашим товарищам, -
добавил он.
Нас встретил хранитель кирхи, сухой, сгорбившийся эстонец, немного
говоривший по-русски. Проведя нас в глубь храма к массивным мраморным
гробницам, он объяснил, что здесь покоятся останки знаменитых русских
флотоводцев и мореплавателей - адмиралов Крузенштерна и Грейга.
- Господин Крузенштерн вместе со своей супругой - наши самые молодые
покойники, - сказал старичок. - Они похоронены всего два века назад, а есть
мумии, которым триста-четыреста лет.
Мумии? Меня это заинтересовало, и я спросил, можно ли их посмотреть.
- Нет, сейчас нельзя, - ответил хранитель, - гробницы вскрываются очень
редко. При мне их проверяли. Мумии сохранились хорошо. Тело и одежда давно
окаменели, только замшевые перчатки на руках мадам Крузенштерн как новые...
Дома, разговаривая с Цехновицером обо всем виденном, я думал о том,
что, несмотря на войну и золотые нашивки полкового комиссара, он все же
остался сугубо гражданским человеком, ученым, и в такие минуты я вспоминал
увлекательные лекции Цехновицера в университете, которые приходили слушать и
мы, студенты Института журналистики.
Страстные диспуты нередко из университетской аудитории переносились на
другую сторону Невы, в квартиру профессора. В его кабинете, что называется,
негде было яблоку упасть. На широкой тахте, в креслах и просто на полу
размещались юные друзья Цехновицера. В эти часы низкий голос его гремел,
прерываемый взрывами хохота. По задору и темпераменту профессор мало
отличался от своих молодых университетских друзей.
Главным делом его жизни была литература. Перу Цехновицера принадлежат
до пятидесяти научных работ, посвященных истории русской и западной
литературы. Не один год своей жизни он отдал созданию книги "Литература и
мировая война", которая увидела свет в 1938 году.
Накануне Отечественной войны вышел однотомник повестей Достоевского с
большой вступительной статьей Цехновицера. Дальнейшая работа оборвалась
буквально на полуслове. С 22 июня 1941 года профессор отложил в сторону