"Протоиерей Иоанн Мейендорф. Византийское богословие (Исторические тенденции и доктринальные темы) " - читать интересную книгу автора

рамках "апостольского предания" - более широкой, живой и непрерывающейся
преемственности Апостольской Церкви. Знаменитое высказывание Василия
Кесарийского (T 379 г.) о Писании и Предании можно счесть выражением
единодушия, объединявшего белее поздних византийских богословов: "Мы не
ограничиваемся тем, что было сообщено в Деяниях и Посланиях [термин ho
apostolos здесь переведен как "Деяния и Послания", чтобы обозначить
литургическую книгу, содержащую все писания Нового Завета, кроме Евангелий и
Откровения] и в Евангелиях; но, и перед их чтением, и после, мы
присовокупляем к ним иные учения, почерпнутые из устных наставлений и
отягощенные многой весомостью в тайне (веры)" (4). Упомянутые Василием "иные
учения" есть по сути литургическая и сакраментальная традиции, которые,
наряду с более понятийным консенсусом, обнаруживающимся в преемственности
богословия греческих отцов, всегда служили живым обрамлением для разумения
Писания в Византии.
В своих экзегетических методах, как и в своей теории познания, византийцы
принимали патриотический критерий, данный отцами IV- V вв. Согласовывая
основополагающие мысли каппадокийских отцов о Троице с христологической
мыслью V-VII вв., Иоанн Дамаскин смог составить свой труд "Точное изложение
Православной веры", в течение последующего периода служивший учебником по
богословию. Другие писатели, не столь одаренные образным мышлением, сочиняли
более простые антологии цитат из св. отцов или "паноплии" (буквально -
доспехи), ополчающиеся на все ереси. Значительная доля византийской
богословской литературы по природе своей строго антологична. И все же живое
богословие тоже продолжало развиваться, особенно в монашеских кругах.
Любая попытка обозреть главные доктринальные темы византийского богословия
не сможет обойтись без непрестанных ссылок на отцов классического периода,
ибо те для византийцев всегда оставались главными традиционными
авторитетами. Однако признавая, что в Церкви каждый христианин, и в
особенности святой, обладает привилегией и возможностью видения и
переживания Истины, те же византийцы принимали концепцию Откровения,
существенно отличную от западной. Поскольку понятие богословие - теология -
в Византии, к примеру у каппадокийских отцов, было неотделимо от теории
("созерцание" по-гречески), богословие никак не могло быть - как это было на
Западе - рациональной дедукцией из "откровенных" предпосылок, то есть из
Писания или из утверждений церковного магистериума; скорее это было опытное
видение святых, подлинность которых, разумеется, следует сверять,
сопоставляя их со свидетельствами Писания или Предания. Не то чтобы
рациональный дедуктивный процесс полностью изгонялся из мышления богословов;
но такие рассудочные выводы казались византийцам самым низшим и наименее
надежным уровнем богословия. Истинным богословом был тот, кто видел и
испытал суть своего богословия; и этот духовный опыт полагали принадлежащим
не одному лишь интеллекту (хотя интеллект не исключался из восприятия), но и
"очам духовным", которые позволяли человеку в целом, во всей его полноте -
интеллекта, чувства и даже ощущения - войти в соприкосновение с Божественным
существованием. Таково было исходное содержание споров между Григорием
Паламой и Варлаамом Калабрийским, с которых начались богословские
столкновения XIV в. (1337- 1340 гг.).
Откровение не ограничивалось ни текстами Писания, ни решениями соборов, но
было непосредственно доступно как Живая Истина человеческому переживанию
присутствия Божия в Церкви Его. Эта возможность прямого контакта с Богом