"Морис Метерлинк. Разум цветов " - читать интересную книгу автора

могу назвать себя счастливым, но не из-за даров, которыми судьба меня
одарила, а потому, что эти блага научили меня смотреть поверх счастья".
Так как Метерлинк в книге "Мудрость и Судьба" сам "просто объявляет" нам все
это, то почти нет сомнения, что он в слегка замаскированном виде нарисовал
свой образ и что в собственных глазах он и есть такой благоприятствуемый
судьбою человек, обладающий богатством, здоровьем, молодостью (Метерлинк
написал "Мудрость и Судьбу" на тридцать четвертом году жизни), славой,
могуществом и здоровьем. И нужно сказать, что такое самоопределение
Метерлинка строго отвечает действительности.

II

Каждый крупный писатель есть прежде всею судья мира, и все его произведения,
в сущности, не что иное, как мотивированный и иллюстрированный ответ на
вопрос о том, каким он находит творение и Творца. Художнику объективному,
взирающему на жизнь, подобно Гете, с бесстрастной высоты, мир кажется ареной
бесконечного развития, изменчивым узором света и теней. Пессимисту мир
кажется тюрьмой или больницей, сатирику - сумасшедшим домом, юмористу -
пестрым маскарадом, мистику - храмом или жертвенным алтарем, реалисту -
шумным базаром. И вот, если бы предложить этот основной и существенный
вопрос Метерлинку, то нет сомнения, что он, не задумываясь, ответил бы, что
мир кажется ему цветущим садом, земным эдемом.
Один второстепенный французский писатель - - Жорж Моривер - послал
Метерлинку собрание своих рассказов, прося, по французскому обыкновению,
украсить их своим предисловием. Метерлинк ответил предисловием-письмом,
которое начинается так:
"Под ясным небом, в голубоватом свете великолепной глицинии, которая,
устремившись из одного стебля, покрывает меня трепетным сводом радости и
четыре раза обвивает вокруг трельяжа(1)' свои длинные ветви, отягощенные
кистями цветов, которые кажутся отблеском небесных гроздей и как будто
воплощают собою все счастливые мысли и все радости земли, вдруг ставшие
видимыми, - посреди тысячи опьянений этого вечно длящегося апреля, которым
нас дарит наш волшебный Прованс, - я только что прочел Ваши рассказы,
перебрал один за другим, вдыхая их аромат, эти цветы, сотканные Вашей
искусной и заботливой рукой в одну очаровательную гирлянду.
Я называю такую критику "испытанием сада", которое в настоящем случае еще
усилилось, благодаря беспощадному свету и присутствию несравненной весны.
Испытание сада всегда решительно и часто бывает болезненнее, чем испытание
огнем и водой прежней инквизиции. Редко какая книга выдерживает это
испытание, и я решаюсь подвергать ему лишь те стихи и ту прозу, которые с
первых строк внушают мне доверие, ибо зачем напрасно мучить бедную книгу,
которая если не всегда хороша, то почти всегда полна добрых намерений".
Мне кажется, что этому райскому испытанию садом Метерлинк подвергал не
только критикуемые книги, но и все явления действительности и вымысла,
природу, судьбу, жизнь и смерть, - - и все они еще больше, чем довольно
посредственные рассказы Моривера, блестяще выдержали это испытание. Мы всего
ближе подойдем к душе Метерлинка, если, читая его, будем иметь перед собою
образ, нарисованный им самим в приведенном предисловии, если будем
представлять себе его сидящим в очаровательном саду, среди вечной весны, в
голубоватой тени каких-то небесных цветов, взирающим на жизнь глазами,