"Робер Мерль. Уик-энд на берегу океана " - читать интересную книгу автора

знает этого безмятежного состояния, но, напротив, всегда в тревоге и не
скрывает, что не может примириться с преступным равнодушием к гибели людей.
Французам и англичанам, горящим на море, неоткуда ждать помощи. Это не дает
покоя Жюльену Майа, и он делает все, что в его силах, для спасения
обреченных. Ему в высшей степени свойственно чувство локтя, солдатского
братства; его невеселые афоризмы объясняются не столько скептичностью, игрою
в иронию, сколько нежеланием обнаружить взволнованность, гнев.
Проповедуя отказ от вооруженной защиты каких бы то ни было идеалов, он
сам оружием расправляется с негодяями, напавшими на беззащитную девушку.
Сцена, изображающая этот поступок Майа, психологически тщательно продумана.
Такого "отрицателя", как Майа, показывает автор, надо поставить в условия,
когда сама жизнь разъясняет ему не только несостоятельность, но и полную
неприемлемость непротивления для того, кто хочет остаться человеком.
И все же противоречия в мыслях и в душе этого героя остаются
непреодоленными, воля - ненаправленной, благородные порывы - сбитыми, как
пламя слишком слабого огня. Мерль, хотя и предоставляет своему герою самому
демонстрировать и оценивать свои слабости, в сущности, не щадит Жюльена
Майа. Тот самый Майа, который превыше всего ценит проницательность, умение
видеть действительность без покровов, на деле страдает поразительной
моральной слепотой. Военный крах Франции Майа склонен рассматривать чуть ли
не как крушение всех высоких идеалов, хотя крах этот был неожиданным лишь
для тех, кто оставался в плену либеральных иллюзий. Растерянность и
деморализация под Дюнкерком представляются Жюльену Майа почти
светопреставлением, зловещим, поистине апокалипсическим уик-эндом. Даже
когда Майа замечает что-то доброе, более того, сочувствует доброму, он
бессилен внести необходимые коррективы в свое застывшее представление о
мире. Он может в какой-то мере оценить верность солдата Пино своему долгу,
как и другие проявления благородства и веры, но это отнюдь не помогает ему
сбросить зловещую пелену, закрывшую его взор. Майа охотно соглашается с
шофером Ниттелем, когда наивный Ниттель, описывая свою нелегкую жизнь, с
гордостью вспоминает, что сумел "плюнуть на все". Мы знаем, что нигилизм
проникал в рабочую среду Франции вместе с прочими ядами обывательщины,
анархиствующего скепсиса. Французский анархизм и до сих пор любит крайние
решения, отчаянные и мгновенные порывы и весьма легко сникает, уступая поле
действия противнику...
Люди такого типа, как шофер Ниттель, конечно ненавидели Францию двухсот
семейств, но решали, что лучше всего отгородиться от общества, укрыться в
своем дому; они забывали о том, что их большой дом - Родина - под угрозой.
Отгораживания, однако, не получалось. То, что Ниттелю казалось
самоутверждением, независимостью, было, как явствует из романа, слепым
подражанием гнилостной морали верхов. Интересно, что неосознанный, стихийный
нигилизм Ниттеля импонирует столь утонченному скептику, как Майа. Эта
своеобразная "перекличка" была на руку лидерам предвоенной Франции. Им, в
сущности, было безразлично, откуда проникают бактерии мюнхенской заразы,
откуда исходит духовная инертность: снизу, от таких честных, но
несознательных людей, как Ниттель. или от интеллигентов типа Майа.
Все, что остается недоступным пониманию Майа, он пытается объяснить
"абсурдностью" действительности вообще. Однако независимо от философского
жаргона, к которому прибегает герой Мерля, сам Робер Мерль не разделял и не
разделяет взглядов писателей, склонных к "абсурдизму". Он был и остается