"Робер Мерль. Уик-энд на берегу океана " - читать интересную книгу автора

публицистических рассуждениях этап Мюнхен - Дюнкерк. Писатель Жорж Бернанос,
патриот, верующий католик, скорбел о развале в "доме Франции"; наш друг,
писатель-коммунист, Жан-Ришар Блок рассказывал, как после Мюнхена у
некоторых французов, деморализованных лжемиротворцами, вырвался "позорный
вздох облегчения": сговорились, значит, не придется бороться ни с нацизмом,
ни с фашистской опасностью у себя дома; реакция готовилась развернуть
наступление на рабочий класс. У Сартра в романе "Пути свободы" выведен
молодой человек, который деловито подсчитывает, скольких ресторанных и
постельных услад лишился бы он, если бы не спасительный для него цинизм
"отцов Франции", партнеров Гитлера по Мюнхену.
В "Уик-энде на берегу океана" показан более поздний этап трагедии,
когда французам пришлось жизнями своими расплачиваться за "умиротворение"
нацизма.
Советский читатель знает Робера Мерля по двум его прекрасным книгам. В
романе "Остров" Мерль, отталкиваясь от классической робинзонады с ее пафосом
единоборства человека с природой воспевает борьбу людей - жителей островов
Океании и европейцев - которые сплотились против тирании британской
владычицы морей - так ведь некогда называли Британию. В другой книге "Смерть
мое ремесло" Мерль вскрывает систему нацистского палачества снизу доверху.
В романе, предлагаемом читателю, главных виновников народных бедствий
не видно. Перед нами жертвы, свидетели катастрофы. Их показания звучат
по-разному. Есть тут люди, с начала до конца сохраняющие мужество и
человеческое достоинство. Таков рабочий Александр. Он поддерживает дух
случайно сплотившегося вокруг него маленького коллектива. Очень точно
выражен нрав и характер простых людей Франции в образе солдата Пино. Он не
расстается со своим ручным пулеметом, продолжает бить по нацистским
стервятникам. Люди этого типа вскоре составят костяк французского
Сопротивления. К Александру и его товарищам всячески примазывается выродок
Дьери, исподволь подготавливающий свои коммерческие, и не только
коммерческие, сделки с оккупантами.
Заметное место в романе занимает Жюльен Майа, впрочем не заслоняя
Александра и Пино. Образ этого французского интеллигента противоречив. За
ним видны определенные грани предвоенного развития Франции, ее
морально-политические кризисы, "структура" предвоенной буржуазной демагогии.
В частности, пацифистские сентенции Жюльена Майа, его рассуждения о том, что
война вообще, всякая война - плоха, восходят к тому "негативному пацифизму",
о котором Ромен Роллан писал задолго до второй мировой войны, "Слишком
просто, - заявил Ромен Роллан лидерам одной пацифистской организации, -
провозглашать себя противниками "всяких войн". Вы не вправе подходить с
одной и той же меркой к угнетателям и к угнетенным". По Роллану,
недифференцированное отрицание "насилия, от кого бы оно ни исходило", только
мешает борьбе против войны, хотя бы непротивленцы субъективно и стремились к
гуманным целям. Признания Майа показывают, что мюнхенство было тем рубежом,
за которым пацифизм становился прямым орудием реакции. Но пацифистскими
иллюзиями не исчерпывается характеристика Жюльена Майа. И в мыслях и в
поступках он то и дело противоречит самому себе и сам осознает шаткость
своих позиций. "...Я участник матча, не будучи его участником. Долго на этом
не продержишься". Майа резко отличается от тех индивидуалистов, которые
проповедуют бездействие, пассивность и всегда стоят в стороне с единственной
целью сохранить, так сказать, душевный комфорт. Жюльен Майа не только не