"Робер Мерль. Уик-энд на берегу океана " - читать интересную книгу автора

обучил. А все-таки такие бабы, поверь на слово, на каждом шагу не
встречаются. Ох, черт! Никогда не забуду - ночь дождливая, ветер так и
свистит, того и гляди, лачугу снесет, а мы с женой лежим себе на перине, в
тепле, а рядом ночничок горит. Вот это и есть настоящая жизнь, погода
мерзкая, а ты с женой лежишь себе в тепле, на пуховой перине и слушаешь, как
там на дворе дождь хлещет, ветер - словом, черт знает что. А тебе на них
чихать! Только нас двое и есть, в тепле, на пуховой перине, а рядом
ночничок. Я ее обнимаю сзади и глажу ей живот. Ах ты черт! Вот когда
чувствуешь себя человеком, а жена ни слова не говорит, уж поверь мне. Ждет и
слова не вымолвит. А на дворе ветер, погода препохабнейшая! Ветер, дождь,
град, гром, настоящий потоп! А ты лежишь себе на пуховой перине, в тепле да
гладишь ей живот. И на все-то тебе наплевать! Пусть себе снаружи бушует,
сволочь! Нас только двое, жена да я. Прямо король с королевой. Вот это
жизнь, - а что, разве нет?
Он остановился и тревожно взглянул на Майа.
- А ты-то это знаешь, а? Скажи, ну скажи! Скажи, знаешь ты-то, тоже
знаешь?
- Что знаю? Любовь?
- Да нет, не любовь. А то, что я тебе рассказал. На улице ветер, дождь,
а ты в затишке, в тепле, с женой, и ночничок горит, - словом, короли мы, и
только, и на всех нам наплевать.
- Да, - сказал Майа, - именно так, на всех наплевать! На всех, какие ни
на есть. Плевать на них, на их грязные рожи!
- Ну вот, - сказал с сияющей улыбкой Ниттель. - На всех, сколько их ни
на есть. А я вижу, ты здорово соображаешь! Я сразу смекнул, что ты, в
общем-то, славный малый, хотя вид у тебя больно серьезный. А другому этого
ни за что не понять. Скажи-ка, - он снова остановился, - а когда фрицы
придут, как по-твоему, они нас всех укокошат? Тут парни говорят, что они
придут на танках с огнеметами, и как дадут раз - так и уложат всех до
последнего.
- Возможно. На войне все возможно.
- Да, скажу я тебе! - протянул Ниттель. - Неужели фрицы могут такое
сделать! Вот уж гады-то!
Нахмурив брови, оп молча толкал тележку. Майа поглядел на покойницу.
Вдруг ему подумалось, что когда-нибудь и он будет таким же недвижимым, с
застывшими глазами, станет вещью, которую кинут в ящик и положат гнить в
землю. Когда-нибудь. Может, завтра. Может, через несколько месяцев. Может,
через двадцать лет. Но этот день придет наверняка. В жизни ничего нельзя
предвидеть, кроме вот этого. Собственная смерть, - на это событие он мог
вполне рассчитывать.
- Ну, мне направо, - сказал Ниттель и остановился. - Давай передохнем
чуток.
- Нет, мне пора возвращаться. Уже поздно.
Ниттель установил в равновесии тележку, обошел ее сбоку и уже не первый
раз на глазах Майа подтянул платье покойницы.
- Эх ты, уточка, - задумчиво проговорил он, хлопая ее по коленке, -
бедная ты моя! А все-таки жизнь - сволочь. Скверную она с тобой сыграла
штуку, бедняжка ты моя!
Он повернулся к Майа.
- Значит, расстаемся.