"Д.С.Мережковский. Религия" - читать интересную книгу автора

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Религия

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Предисловие

До последнего времени Л. Толстой никогда, собственно, не был нашим
духовным вождем - в полном смысле этого слова, "учителем". Почему? - вот
вопрос.
Между силою бессознательного творчества, тем, что мы называем "гением",
с одной стороны, и силою сознания, ума - с другой, существуют различные
степени соразмерности, согласованности, точно так же, как между физическим
объемом тела, ростом человека и его мускульною силою. В существе Пушкина,
Гете соблюдена высшая степень этой соразмерности; духовное строение их
подобно строению прекрасного человеческого тела: удивительно согласованно,
пропорционально во всех своих частях и членах; вот почему такая легкость и
свобода в их движениях: они управляют ими в совершенстве; свободно и легко
носят себя, ходят, "точно летают". Этой-то соразмерности у Л. Толстого нет,
или она у него есть только в низшей степени. Он недостаточно умен для своего
гения, или слишком гениален для своего ума. Мускульная сила, которая легко
носит людей среднего роста, оказалась бы недостаточной для великана:
умствующий Л. Толстой и есть такой слабый великан, Голиаф, которого, рано
или поздно, маленький Давид убьет камнем из пращи.
Эту неспособность к быстрым и легким движениям, эту неповоротливую
тяжесть, грузность ума заметил в нем первый, как и многое другое, никем не
замеченное, Достоевский. Толстой, говорит Достоевский, "несмотря на свой
огромный художественный талант, есть один из тех русских умов, которые видят
ясно лишь то, что стоит прямо перед их глазами, а потому и прут в эту точку.
Повернуть же шею направо или налево, чтоб разглядеть и то, что стоит в
стороне, они, очевидно, не имеют способности: им нужно для того повернуться
всем телом, всем корпусом. Вот тогда они, пожалуй, заговорят совершенно
противоположное, так как, во всяком случае, они всегда строго искренни".
Далее называет он эту прямолинейность "исступленною" ("Дневник Писателя"
1877 г.) И по другому поводу, о свойственной не только Л. Толстому, но и
русскому уму вообще, склонности к чрезмерному упрощению, "опрощению" всего:
"Простота, - замечает Достоевский, - прямолинейна и сверх того высокомерна.
Простота - враг анализа. Очень часто кончается ведь тем, что в простоте
своей вы начинаете не понимать предмета; даже не видите его вовсе, так что
происходит уже обратное, то есть ваш же взгляд из простого сам собою и
невольно переходит в фантастический".
Когда Л. Толстой доказывает "ничтожность знаний опытных" (Сочин. 1898,
XV, стр. 230); когда утверждает он, что все открытия современной науки, от
Ньютона до Гельмгольца, все эти, как он выражается, "исследования
протоплазм, форм атомов, спектральные анализы звезд" - совершенные "пустяки"
(XV, 224), "ни на что не нужная чепуха" (XIII, 193), "труха для народа"
(XIII, 181), по сравнению с истинною наукой "о благе людей" и о том, "каким
топорищем выгоднее рубить", "какие грибы можно есть" (XIII, 175); что "вся
наша наука, искусство - только огромный мыльный пузырь" (VI, 264); что "ни в