"Д.С.Мережковский. Св.Иоанн Креста ("Испанские мистики" #1) " - читать интересную книгу автора

Сидя без свечи в наступающих сумерках, варила она из последних припасов
на последней вязанке хвороста молочную похлебку для детей, когда вспомнила
вдруг, как маленький Лу, - так называла Луиса, - перед самою смертью
попросил у нее молока, но не было и капли, и она должна была напоить его
водой. "Клювы свои раскрывают дети ворона, и Ты насыщаешь их, Господи", -
вспомнила псалом и подумала: "Ворона детей насыщает Господь, а мои умирают
от голода". Вспомнила также Евангелие: "Не заботьтесь для жизни вашей, что
вам есть и что пить... Взгляните на птиц небесных: не сеют они, не жнут, не
собирают в житницы, и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше
их?" "Нет, - подумала, - не лучше, если птиц небесных питает Отец, а люди
умирают от голода. Что же это значит?.." И как будто вдруг кто-то шепнул ей
на ухо: "Значит, что Сын лжет об Отце!" Это была такая же страшная мысль,
как и та - о смерти мужа. "Я его убила!" - одна из тех мыслей, от которых
люди сходят с ума или убивают себя, потому что не могут их вынести. Чтобы
ничего не видеть, ни о чем не думать, закрыла глаза. Долго ли так сидела, не
помнила, а когда, вдруг почувствовав чье-то присутствие, открыла глаза, то
увидела маленького Жуана, стоящего перед ней и смотревшего на нее так, как
будто он знал, о чем она думает. И что-то было в лице его такое неизвестное,
далекое и чужое, что ей сделалось страшно; точно он и не он, - на него
похожий, но другой, - его двойник.
"Что ты, Жуан?" - спросила чуть слышно, и, когда он ничего не ответил,
продолжая смотреть на нее все тем же знающим взором, ей сделалось еще
страшнее. Но вдруг лицо его изменилось: исчез двойник и снова был настоящий
Жуан, родной, роднее для нее всего, что есть в мире. Кинувшись к ней на шею,
он крепко обнял ее, поцеловал и шепнул ей на ухо: "Все хорошо будет, не
бойся, - Он сейчас придет..." "Кто придет?" - спросила она. Малый опять
ничего не ответил и, оглянувшись на дверь, прислушался. "Кто придет?" -
повторила она. "Знаешь сама, - зачем спрашиваешь?" - ответил он, наконец, и
опять прислушался. "Вот Он идет! слышишь?" - проговорил он с такой
уверенностью, что и она прислушалась, но ничего не услышала. И опять ей
сделалось страшно, но уже другим страхом. "Что с ним такое?" - подумала. "Не
заболел бы и он, как Лу..." Руку приложила ко лбу его, пощупала, нет ли
жара. Но жара не было. И опять вернулся прежний страх неизвестного.
Вдруг постучались в дверь. Встать хотела она, чтобы открыть, но не
могла - ноги подкосились от страха. Мальчик подбежал к двери, открыл ее, и
вошел знакомый старичок - пастух с очень добрым, но немного полоумным,
навсегда как будто удивленным и недоумевающим лицом.
"Добрый вечер, донья Каталина", - поздоровался он и раскланялся с тою
рыцарскою любезностью, которая свойственна была самым простым людям в Старой
Кастиллии. "Доньей" назвал он ее потому, что так называли ее все, из
уважения не к мужу, а к ней самой, и то, что она была почти нищая, этому
нисколько не мешало, - напротив: нищих иногда уважали за благородство души
больше, чем богатых, все по тому рыцарскому духу Старой Кастиллии.
Медленно, с тихою важностью, старичок подошел к столу, поставил на него
большую корзину и начал вынимать из нее хлеб, сыр, яйца, пирог с голубями,
окорок, медовый сот, кувшин с молоком, кринку со сливками и две бутылки
вина - такое пиршество, какое никогда не видно было в этом бедном доме.
"От кого это, Ридриго?" - спросила Каталина, не веря глазам своим от
удивления.
"Кушайте на здоровье, донья Каталина, и да хранит Господь вас и детей