"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

- Чудак ты, забавник, мессер Леонардо! Кажется, дай тебе волю, все бы
вверх дном повернул, каких бы только в государстве бед не наделал! Неужели
ты не видишь, что самые покорные из рабов взбунтовались бы против твоих
двухъярусных улиц, плюнули бы на хваленую чистоту твою, на водосточные трубы
и каналы прекраснейшего города в мире,-в старые города свои убежали бы: в
грязи, мол, в тесноте, да не в обиде.
- Ну, а здесь что? - спросил он, указывая на другой чертеж.
Леонардо вынужден был объяснить и этот рисунок, оказавшийся планом дома
терпимости. Отдельные комнаты, двери и ходы расположены были так, что
посетители могли рассчитывать на тайну, не опасаясь встречи друг с другом.
- Вот это дело!-восхитился герцог.-Право, ты не поверишь, как
надоели мне жалобы на грабежи и убийства в притонах. А при таком
расположении комнат будет порядок и безопасность. Непременно устрою дом по
твоему чертежу!
- Однако,- прибавил он, усмехаясь,- ты у меня, я вижу, на все руки
мастер, ничем не брезгаешь: мавзолей для богов рядом с домом терпимости!
- Кстати,- продолжал он,- читал я однажды в книге какого-то древнего
историка о так называемом ухе тирана Дионисия - слуховой трубе, скрытой в
толще стен и устроенной так, что государь может слышать из одного покоя все,
что говорятся в другом. Как ты полагаешь, нельзя ли устроить ухо Дионисия в
моем дворце?
Герцогу сначала было немного совестно; но он тотчас оправился,
почувствовал, что художника нечего стыдиться. Не смущаясь, даже не помышляя
о том, хорошо или дурно Дионисиево ухо, Леонардо беседовал о нем, как о
новом научном приборе, радуясь предлогу исследовать при устройстве этих труб
законы движения звуковых волн. Беллинчони с готовым сонетом заглянул в
дверь. Леонардо простился. Моро пригласил его к ужину. Когда художник ушел,
герцог подозвал поэта и велел читать стихи.
- Саламандра,- говорилось в сонете,- живет в огне, но не большее ли
диво то, что в пламенном сердце моем
Холодная, как лед, мадонна обитает, И лед сей девственный в огне любви
не тает?
Особенно нежными показались герцогу последние четыре стиха:
Я лебедем пою, пою и умираю; Амура я молю: о сжалься, я сгораю! Но
раздувает бог огонь моей души И говорит, смеясь: слезами потуши!
Перед ужином, в ожидании супруги, которая должна была скоро вернуться с
охоты, герцог пошел по хозяйству. Заглянул в конюшню, подобную греческому
храму, с колоннадами и портиками; в новую великолепную сыроварню, где
отведал джьюнкаты - свежего творожного сыру. Мимо бесконечных сеновалов и
погребов прошел на мызу и скотный двор. Здесь каждая подробность радовала
сердце хозяина: и звук молочной струи, цедившейся из вымени его любимицы,
красно-пегой лангедокской коровы, и материнское хрюканье огромной, подобной
горе жира, свиньи, только что опоросившейся, и желтая сливочная пена в
ясеневых кадках маслобойни, и медовый запах в переполненных житницах.
На лице Моро появилась улыбка тихого счастья: воистину дом его был, как
полная чаша. Он вернулся во дворец и присел отдохнуть в галерее.
Вечерело. Но до заката было еще далеко. С поемных лугов Тичино веяло
пряною свежестью.
Герцог окинул взором свои владения: пастбища, нивы, поля, орошаемые
сетью каналов и рвов, с правильными насаждениями яблонь, груш, шелковичных