"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

только что хозяйка поставила на стол тюрю из хлеба,- вбегает в горницу
работник, кумов племянник, его оставил, у Мельничного Холма, оливковую
корчагу выворачивать,- коноплею то место хотел засеять. "Хозяин, а,
хозяин!"-лопочет Дзакелло, и лица на нем нет: весь трясется, зуб на зуб не
попадает. "Господь с тобой, малый!"-"Недоброе,-говорит,-в поле творится:
покойник из-под корчаги вылезает. Если не верите, пойдите, сами посмотрите".
Взяли мы фонари и пошли.
Стемнело. Месяц встал из-за рощи. Видим - корчага; рядом земля
разрыта, и что-то в ней белеет. Наклонился, смотрю - рука из земли торчит,
белая и пальцы красивые, тонкие, как у девушек городских. "Ах, пострел тебя
возьми,-думаю,-это что за чертовщина?" Опустил фонарь в яму, чтобы лучше
рассмотреть, а рука-то зашевелилась, пальчиками манит. Тут уж я не стерпел,
закричал, ноги подкосились. А мона Бонда, бабушка,-она у нас знахарка и
повитуха, бодрая, хоть и древняя старушка: "Чего вы все испугались,
дураки,- говорит,- разве не видите-рука не живая и не мертвая, а
каменная". Ухватилась, дернула и вытащила из земли, как репу. Повыше кисти в
суставе рука была сломана. "Бабушка,-кричу,- ой, бабушка, оставь, не
тронь, зароем поскорее в землю, а то как бы беды не нажить".- "Нет,-
говорит,- так не ладно, а надо сначала в церковь священнику отнести, пусть
он заклятие прочтет". Обманула меня старуха: священнику руки не отнесла, а в
свой ларь в углу спрятала, где у нее всякая рухлядь - тряпочки, мази, травы
и ладанки. Я бранился, чтобы руку отдала, но мона Бонда заупрямилась. И
стала с тех пор бабушка чудесные творить исцеления. Заболят ли у кого
зубы-идольской рукой прикоснется к щеке, и опухоль опадет. От лихорадки, от
живота, от падучей помогала. Ежели корова мучится, не может отелиться,
бабушка ей на брюхо каменную руку положит, корова замычит, и смотришь -
теленочек уже в соломе копошится.
Молва по окрестным селениям пошла. Много денег в то время набрала
старуха. Только проку не вышло. Священник, отец Фаустино, не давал мне
спуска: в церковь пойду-он меня на проповеди при всех укоряет. Сыном
погибели называл, слугою дьявола, епископу грозил пожаловаться, Св.
Причастия лишить. Мальчишки за мною по улице бегали, пальцами указывали:
"Вот идет Грилло, сам Грилло колдун, а бабушка у него ведьма, оба душу черту
продали". Верите ли, даже по ночам не было покоя: все мраморная рука
мерещится,.будтобы подбирается, тихонько за шею берет, точно ласкает, пальцы
холод ные, длинные, а потом как вдруг схватит, стиснет горло, начнет
душить,-хочу крикнуть и не могу.
Э, думаю, шутки-то плохи. Встал я раз до свету, и как бабушка на лугу
по росе пошла травы собирать, выломал замок у ларя, взял руку и вам отнес.
Хотя старьевщик Лотто десять сольдов давал, а от вас получил я только
восемь, ну, да для вашей милости мы не то что двух сольди, а живота своего
не пожалеем,- пошли вам Господь всякого благовремения, и мадонне Анжелике,
и деткам, и внукам вашим.
- Да, судя по всему, что ты рассказываешь, Грилло, мы что-нибудь
найдем в Мельничном Холме,- произнес мессер Чиприано в раздумьи.
- Найти-то найдем,- продолжал старик, опять тяжело вздохнув,- только
вот как бы отец Фаустино не пронюхал. Ежели узнает - расчешет он мне голову
без гребня так, что не поздоровится, да и вам помешает: народ взбунтует,
работы кончить не даст. Ну, да Бог милостив. Только уж и вы меня не
оставьте, благодетель, замолвите словечко у судьи.