"Ицхак Мерас. Тысяча, тысяча, тысяча миль..." - читать интересную книгу автора

лет прошло, и где ты?
Знаю, болеешь. Я тоже. И как же теперь? Оба болеем, оба бедолаги, и уже
повидаться не можем?
А я вижу - то ли представляется все - леса - сосновые, еловые,
березовые.
Может, и не березняк, всего лишь те несколько березок на моей родине, в
усадьбе родительской, там пять таких красавиц росло, и братик, проделав
дырочки, приспособив лоточки и повесив чашки, собирал сок, и мы пили этот
живительный сок.
Такой живительный, боже мой, такой бодрящий, как из того источника,
что, пробившись сквозь камни, бил ввысь тугой струей, а мы пригоршнями
ловили эти струи и пили, пили, пили.
Помнишь?
А потом сок, сок пили.
Пусть и пять берез, все равно, разве не лес, если нас поил, бодрил,
приют давал и своими листочками, как сердечками, шуршал.
А мама моя баловала тебя, баловала. То блюдечко покрасивее тебе
поставит, то блинчик потоньше да порумянее, и все на меня, на меня, не на
тебя поглядывает.
- А что ты его балуешь? - спрашиваю.
- А ты чего вся так светишься, на него глядя? - спрашивает она.
Чуть не полкласса тогда прилипли к нашему дому.
Чернику корзинами несли и несли.
А мама все варила и варила вареники с черникой, даже сахару не хватило,
к соседям бегала занимать.
А потом, как стемнело, мальчики девочек дразнить стали, а те - визжать,
а мы с тобой на сеновале спрятались и уснули. А ты когда уснул, я долго еще
не спала в темноте, на тебя смотрела, а потом потихоньку прижалась к тебе, и
так мы и спали до утра в обнимку, пока я не проснулась, а ты все еще спал и
так и не знал, что так, обнявшись, мы целую ночь провели, но только ту,
единственную ночь, больше никогда.
Боже ты мой, Боже...
Никогда тебе не говорила, а теперь скажу: не только в тот раз, - во
снах прижималась, прижималась к тебе всем телом, прижималась и прижималась,
и обмирала от этих прикосновений.
Вот и сказала. И хорошо, что в конце концов сказала
Ведь не знаю, позвонишь ли еще, позвонишь ли когда-нибудь.
А хоть и позвонишь - отвечу ли я, отзовусь ли...
Раз в год, на исповеди, опустив глаза, признавалась, какая я грешница -
ведь давно уже замужем, и Балис меня любил, так любил, так любил, и я
радовалась, что ему хорошо со мной, и мне хорошо было, но в мыслях не всегда
он был, а однажды так прижалась к нему, так крепко-крепко, как к тебе, и так
сладко стало, так страшно сладко, Господи.
Однажды.
Один раз только.
Но все же. Ведь все-таки...
Боже ты мой...
Ну не грешница ли, скажи?
Стыдно мне. Особенно как тебе рассказываю, ужас как стыдно.
Но жизнь к концу идет, ведь к концу, совсем уже мало осталось, и я не