"Виктор Меньшов. Купи себе Манхэттен... (Бабки на бочку)" - читать интересную книгу автора

пересчитывали найденные деньги, переписывали шкурки и шапки.
Манхэттену вежливо, но настойчиво предложили предъявить документики и
показать, что у него в сумке. А в сумке оказалось несколько шапочек,
которые он пытался продать знакомым. Ему предложили вывернуть карманы и
обнаружили некую сумму в валюте: выручку он сразу обменивал, потому что
долг надо было отдавать как брали: в долларах.
Его попросили объяснить происхождение шапок и денег. Он сослался на
жуткую амнезию, разжижение мозга, а также на алексию, аграфию и афазию. Все
это добросовестно занесли в протокол и проводили его к нам.
Мы провели бурное совещание, но ни к чему особо умному не пришли,
решив все же, что влопался в основном я один, поскольку склад обнаружен на
моей квартире, да и на рынке торговал я, и сопротивление я оказывал. Сдуру.
Я посоветовал ребятам придерживаться версии, что они покупали у меня
небольшие партии товара для перепродажи. Откуда товар, они не знают, больше
никаких дел со мной не имели. Просто я уговорил их немного помочь мне и
заработать самим, заплатив им мизерный процент.
Сперва мужики, конечно, возмутились, но я растолковал им, что массовый
героизм здесь неуместен, с чем согласился имевший печальный опыт Манхэттен,
уныло заметив, что за сговор дают больше.
Мы ещё успели оговорить кое-какие детали, но вскоре нас разделили,
выдернув из общей камеры и разведя по разным. Судя по тому, что меня
посадили в двухместную, дело принимало печальный оборот. Что и
подтвердилось в ближайшее время. Меня допрашивали весьма и весьма
интенсивно, я даже встревожился: все раскручивалось чересчур круто. Но я
все же упорно стоял на своем, мол, товар приобрел в Лужниках, с машины.
Номера не помню. У кого купил? Пожалуйста: маленький, лысый, с бородкой,
картавый, в кепке, глаза с прищуром.
- С добрым? - спросил, перегнувшись через стол, следователь, отложив
ручку и глядя на меня совсем даже не добрыми глазами.
- Ага, - вздохнул я покорно. - С очень добрым.
После этого меня дня два не трогали, зато перевели в одиночную камеру,
от чего я совсем забеспокоился. И как выяснилось, не зря. Допросы
возобновились с новой силой, и ещё более участились. И чем дальше, тем они
становились агрессивнее. Но я стоял на своем, не покачнувшись, как часовой
у мавзолея.
Особенно меня волновало то, что товара у меня обнаружили на приличную
сумму, и происхождение его я толком объяснить не мог. Еще чего! Скажи я,
что закупал товар в Краснодарском крае, в городе Лабинске, и выяснить объем
закупки будет очень легко, а это неминуемо привело бы к Кресту и Черепу,
которые такого не прощают. И вообще, я уж лучше отвечу за свое, не то
придется отвечать ещё и за их художества. А оказаться на скамье подсудимых
с ними вместе у меня не было ни малейшего желания.
Я считал дни. Без предъявления обвинения меня могли держать не более
тридцати суток. На тридцатые меня вызывали в очередной раз. Вечером. Только
я успел задремать, как подняли. Поэтому на допрос я явился злой и помятый.
Каково же было мое изумление, когда из-за стола навстречу мне устремилась с
насмешливым взглядом та самая капитанша, которая арестовала меня на рынке.
- Ну что же вы встали в дверях? - усмехнулась она уголками губ. -
Проходите, садитесь. Я - капитан Павлова, помощник следователя по особо
важным делам. Что это с вами? Вы вроде бы не в себе?