"Герман Мелвилл. Белый Бушлат " - читать интересную книгу автора

на палубу крошку сухаря, - пусть все они поспят вместе с матросами в жилой
палубе - у них быстро пропадет вкус ежедневно разводить на корабле болото.
Неужто корабль деревянная хлебная доска, которую нужно скрести каждое
утро перед завтраком, даже если термометр стоит на нуле и ноги матросов от
шлепанья босиком по воде покрываются цыпками? И все это время на корабле
присутствует врач, прекрасно знающий великое изречение Бурхаве [104]: "Держи
ноги сухими". Он готов надавать тебе невесть сколько пилюль, когда у тебя
лихорадка, схваченная из-за этих порядков, но голоса своего он против них
никак не поднимет - как ему следовало бы сделать по долгу службы.
Во время приятных ночных вахт офицеры прогуливаются по палубам в
сапожках на высоких каблуках подобно евреям, переходящим посуху Чермное море
[105], но каково приходится матросам, когда на рассвете ревущий океан снова
низвергается на палубы и они чуть не гибнут в нем наподобие фараоновых
полчищ?
Сколько простуд, насморков, лихорадок вызвано этой вечной сыростью!
Ведь на корабле нет ни уютной печки, ни каминной решетки, ни очага, у
которого можно было бы погреться. Единственный способ поднять свою
температуру - это поддерживать себя в состоянии клокочущего бешенства,
проклиная обычай, каждое утро превращающий корабль в какую-то холодную баню.
Вы только подумайте. Представьте себя на линейном корабле. Вы видите,
что вокруг вас все сияет чистотой, палубы блестят, ничто на них не валяется,
все как на тротуарах Уолл-стрита в воскресное утро. Ни малейшего признака,
что матросы где-то спали; вы не можете понять, каким волшебством все это
достигнуто. И в самом деле, есть чему удивляться. Ибо знайте, что в этом
ничем не загроможденном помещении приходится спать, есть, мыться, одеваться,
стряпать и совершать все свойственные человеку отправления почти тысяче
смертных, которые, будь они на суше, заняли бы площадь целого городка. Можно
ли после этого сомневаться, что щепетильная чистота и порядок, особенно же
эта незагроможденность достигаются самыми свирепыми эдиктами, а для
матросов - ценою почти всех привычных человеку жизненных удобств? Правда,
сами матросы редко жалуются на эти лишения, они к ним привыкли, но человек
может привыкнуть и к самому бесчеловечному обращению. И именно потому, что
он привык к нему, иной раз и не жалуется.
Из всех военных кораблей американские отличаются самой скрупулезной
чистотой и славятся этим свойством. И на американских же кораблях военная
дисциплина отличается наибольшим произволом.
В английском флоте либерализм достигает такой степени, что матросам
положено есть за столами, которые в промежутках между принятием пищи убирают
под подволоки, так чтобы они не мешали. Американские матросы едят, сидя на
палубе, и клюют свои раскрошенные сухари, или, как их еще называют,
гардемаринские орехи, словно куры зерна у гумна.
Но если эта незагроможденность на американском боевом корабле так уж
желательна, чего бы она ни стоила, почему не взять пример с турок? В
турецком флоте никаких ларей для столовых принадлежностей нет; матросы
заворачивают их в коврик и суют под пушку. Подвесных коек у них тоже нет,
спят они где попало в своих грего. И в самом деле, если вдуматься, много ли
надо матросу, чтобы существовать, кроме собственной шкуры, - в ней-то
всякому просторно, - а потом еще угла, где приткнуться, если б только он
умел вклинивать, как шомполом, свою хребтину между спящими, никого не
потревожив.