"Герман Мелвилл. Билли Бадд, фор-марсовый матрос (Истинная история)" - читать интересную книгу автора

прямо-таки бросился к Билли. И никого, кроме него, не взял. То ли потому,
что рядом с Билли остальные выглядели очень уж жалко, то ли в нем заговорила
совесть - на "купце" тоже не хватало рабочих рук, - но офицер удовлетворился
своим первым мгновенным выбором. К большому удивлению прочих матросов, но к
полному удовольствию лейтенанта, Билли не стал возражать. Впрочем, от его
возражений было бы не больше толку, чем от возмущенного писка зяблика,
посаженного в клетку.
Его недавние товарищи, заметив эту бодрую (чтобы не сказать -
радостную) готовность подчиниться, смотрели на Билли с недоумением и
безмолвным упреком. Шкипер торгового судна принадлежал к тем достойным
смертным, каких можно встретить в любой, даже самой смиренной профессии, - к
тем, кого называют "почтенными людьми". И - что отнюдь не так странно, как
может показаться на первый взгляд, - хотя он был пахарем бурных вод и всю
жизнь вел спор с неумолимыми стихиями, ничто так не влекло его честную душу,
как тихий мир и покой. А в остальном это был пятидесятилетний мужчина,
склонный к некоторому дородству, с лицом внушительным, бритым и румяным,
пожалуй излишне полным, но приятным и умным. В летний день, когда дул
попутный ветер и все ладилось, голос его обретал какую-то особую
музыкальность, словно беспрепятственно выражал самую сущность его натуры. Он
был в большой мере наделен благоразумием и добросовестностью - качествами,
иной раз причинявшими ему значительное беспокойство. Во время плавания, если
его судно находилось вблизи суши, капитан Грейвлинг не смыкал глаз. Он
всегда помнил о лежащей на нем ответственности и, в отличие от иных
шкиперов, не пренебрегал ею даже в малом.
Так вот, пока Билли Бадд в кубрике собирал свои вещи, лейтенант с
"Неустрашимого", грубоватый старый служака, ничуть не обескураженный тем,
что капитан Грейвлинг не оказал ему должного гостеприимства - упущение,
вызванное отнюдь не малоприятной причиной их встречи, но простой
рассеянностью, - без всяких церемоний сам спустился в каюту и извлек сулею
из шкафчика с крепкими напитками, который его опытный глаз обнаружил
незамедлительно. Попросту говоря, он принадлежал к числу тех морских волков,
которые вопреки всем тяготам и опасностям, сопутствовавшим морской службе в
долгих и ожесточенных войнах той эпохи, ничуть не утрачивали природной
склонности к чувственным удовольствиям. Свой долг он выполнял
неукоснительно, но не всякий способен удовлетворяться одними лишь сухими
обязанностями, и он был не прочь при удобном случае умягчить их сухость
освежающей спиртной смесью. Владельцу каюты волей-неволей пришлось исполнить
навязанную ему роль обходительного хозяина, и в добавление к сулее он с
учтивой поспешностью, но молча, поставил перед своим нечинящимся гостем
вместительную стопку и кувшин с водой. Сам он пить не стал и, извинившись,
уныло смотрел, как бравый лейтенант без малейшего смущения разбавил ром
водой лишь самую малость, выпил его в три глотка, отодвинул стопку - но так,
что до нее было нетрудно опять дотянуться, уселся поудобнее и, довольно
причмокнув, уставился на своего хозяина.
Когда этот ритуал был завершен, шкипер наконец нарушил молчание. В тоне
его голоса слышался грустный упрек:
- Лейтенант, вы забираете у меня самого лучшего матроса. Каких мало.
- Знаю-знаю, - ответил тот, протягивая руку к стопке и готовясь вновь
ее наполнить. - Что ж, сожалею.
- Прошу прощения, но вы не поняли, лейтенант. Вот послушайте. До того,