"Герман Мелвилл. Билли Бадд, фор-марсовый матрос (Истинная история)" - читать интересную книгу автора

в Англию после вест-индской кампании, первым его приветствовал любимый его
кузен лорд Дентон, несколько склонный к восторженности. Как раз накануне
этот последний, пролистывая книжку стихов Эндрю Марвелла, наткнулся
(впрочем, не впервые) на строки, озаглавленные "Эплтон-Хаус". Так называлось
поместье их общего предка, отличившегося в германских войнах XVII века, и
стихотворение, в частности, содержало следующие строки:
И обязаны мы ныне
Вашей строгой дисциплине
Тем, что восхищен весь мир,
Гордый Фэрфакс, звездный Вир!
И вот, обнимая кузена, возвратившегося после славной победы Роднея,
которой он немало способствовал своей доблестью, лорд Дентон, по праву
гордясь, что столь отличившийся моряк принадлежит к их семье, ликующе
воскликнул:
- Поздравляю тебя, Эд! Поздравляю тебя, мой звездный Вир!
Восклицание его услышали и запомнили многие, а так как новый эпитет
позволял во внеслужебных разговорах отличать капитана "Неустрашимого" от
другого Вира, его дальнего старшего родственника, также капитана линейного
корабля, то эпитет этот и прирос к его фамилии навеки.


VI

Ввиду роли, которую капитан "Неустрашимого" играет в нашей истории,
пожалуй, следует дополнить его портрет, набросанный в предыдущей главе.
Капитан Вир был человеком незаурядным, даже если оставить в стороне его
качества как морского офицера. С ним не произошло того, что случилось со
многими и многими знаменитыми английскими мореплавателями: долгие годы
ревностной службы и беззаветной преданности долгу не поглотили и не
"засолили" его целиком. В нем были сильны интеллектуальные наклонности. Он
любил читать и никогда не уходил в море, не пополнив заново библиотеку,
пусть по необходимости небольшую, но зато включавшую все самое лучшее. Часы
одинокого - и для многих столь скучного - досуга, который время от времени
выпадает на долю капитана даже в дни войны, никогда не тяготили капитана
Вира. Литературный вкус, ценящий не мысли и сведения, но лишь их оболочку,
был ему чужд, и он предпочитал книги, которые всегда привлекают людей
серьезного умственного склада, притом деятельных и занимающих тот или иной
высокий пост, то есть книги, трактующие о подлинных событиях и людях всех
веков, - исторические труды, биографии и произведения тех своеобразных
писателей, которые, подобно Монтеню, без притворства и оглядки на
общепринятые мнения честно и здраво судят о том, что есть на самом деле.
Благодаря этой любви к чтению он обретал подтверждение собственным
заветным мыслям - подтверждение, которого тщетно искал в беседах с другими
людьми, - а потому касательно всех наиболее важных вопросов у него сложились
прочные убеждения, и он чувствовал, что сохранит их неизменными, кроме разве
мелких частностей, до конца дней своих, если только разум его не утратит
силы. И это было для него благом, если вспомнить, в какую смятенную эпоху
довелось ему жить. Его твердые убеждения служили как бы плотиной против
бурного натиска новых взглядов - социальных, политических и прочих, -
которые, точно разлившийся поток, увлекали в те дни немало умов, казалось