"Герман Мелвилл. Писец Бартлби (Уолл-стритская повесть)" - читать интересную книгу автора

выполнить?
- Бартлби!
Никакого ответа.
- Бартлби! (Громче.)
Никакого ответа.
- Бартлби! - заорал я.
Как заправское привидение, согласно всем колдовским законам
появляющееся по третьему зову, он выглянул из своего убежища.
- Пойдите в соседнюю комнату и вызовите ко мне Кусачку.
- Я предпочту отказаться, - ответил он почтительно, с расстановкой и
тихо исчез.
- Хорошо же, Бартлби, - произнес я сурово и сдержанно, тоном своим
давая понять, что близок час неотвратимого и ужасного возмездия. В ту минуту
я, кажется, и сам это чувствовал. Но так как мне уже почти пора было идти
обедать, я счел за лучшее надеть шляпу и отправиться домой в великой
растерянности и смятении.
Признаться ли? Кончилось тем, что в конторе у меня скоро установился
следующий порядок: бледнолицый молодой писец по имени Бартлби имел там
рабочий стол: он переписывал для меня бумаги за обычную плату - четыре цента
лист (то есть сто слов), но он раз и навсегда был освобожден от обязанности
проверять им же выполненную работу, каковая обязанность перешла к Индюку и
Кусачке, - надо полагать, в награду за их отличные способности; более того,
вышеназванного Бартлби никогда и никуда не посылали, будь то даже с самым
пустяковым поручением, ибо всем было известно, что, ежели и обратиться к
нему с покорной о том просьбой, он предпочтет ее не выполнить - иными
словами, откажется наотрез.
Время шло, и я почти что примирился с Бартлби. Его порядочность, полное
отсутствие легкомыслия, неустанное прилежание (кроме случаев, когда он вдруг
замечтается о чем-то за своими ширмами), его крайняя скромность,
неизменность его поведения при любых обстоятельствах - все это заставляло
считать его ценным приобретением для конторы. А главное, он всегда был на
месте: раньше всех являлся по утрам, не уходил весь день, дольше всех сидел
вечерами. В его честности я почему-то никогда не сомневался. Я спокойно
доверял ему самые важные мои документы. Бывало, конечно, что я просто не мог
сдержаться и крепко его распекал: очень уж трудно было постоянно помнить о
тех странностях, привилегиях и неслыханных поблажках, которые Бартлби как бы
поставил неписаным условием своего пребывания у меня в конторе. Иногда,
желая поскорее покончить с каким-нибудь спешным делом, я, позабывшись,
окликал Бартлби и в резких, торопливых выражениях просил его, к примеру,
придержать пальцем красную тесьму, которой я обвязывал пачку бумаг. Из-за
ширм, конечно же, раздавался обычный ответ: "Я предпочту отказаться"; и мог
ли тогда простой смертный, наделенный присущими человеку слабостями, не дать
волю своему возмущению такой строптивостью, таким неразумием! Впрочем, после
каждого полученного мною афронта становилось все менее вероятным, что я еще
раз проявлю такую забывчивость.
Здесь следует сказать, что я, подобно большинству юристов, снимающих
конторы в битком набитых зданиях, для этого отведенных, имел не один ключ от
своей двери, а несколько. Один находился у женщины, которая жила на чердаке
и ежедневно подметала и стирала пыль в конторе, а раз в неделю мыла полы.
Второй для удобства был передан Индюку. Третий я сам носил в кармане. У кого