"Агоп Мелконян. Мортилия" - читать интересную книгу автора

у каждого сердце требует свое... - А твое давление, мама? Надо чаще гулять,
двигаться надо больше! - Я врач, Мортилия. Знаю, когда движение может быть
полезным, и когда это всего лишь совет медика...
- Альфред, я сегодня листала альбомы. Когда это ты снимал Мортилию?
- Это не Мортилия, Антония. Это моя мать.
- Ты начинаешь сдавать, мой мальчик. Не можешь ничего рассмотреть как
следует, уважаемый пилот первого класса. Хвастаешь совершенством своей
предстательной железы, а мозги у тебя никуда не годятся. Это снимок
Мортилии, голову даю на отсечение.
- Ошибаешься. Этой фотографии уже сорок лет, Мортилии тогда и в помине
не было. На ней моя мама, Антония. И сделано фото в Гринфильде, во дворе
дома, в котором я родился. Это было в воскресенье, вечером мама собиралась
пойти на танцы, и ей захотелось сняться в своем лучшем платье.
- Ну и заладил же, говорят тебе: голову даю на отсечение! Это Мортилия!
Вот так все началось - с недоразумения, с какой-то цветной
фотокарточки, сорокалетней давности, снятой перед деревянным домиком в
Гринфильде: молодая красивая женщина улыбается, слегка повернув голову
влево - наверное, видит там своего мальчика, оттого и держится так прямо и
вся искрится весельем.
В пятницу шумно подъехал автомобиль, чихнул несколько раз на бетонной
аллее перед домом, затем послышались шаги девочки в холле, на лестнице, в
коридоре. "Мама, папа, вот и я!" Целует родителей, сияет, не может найти
места для своих вещей. И снова водопад слов - дела идут так-то и так-то, в
школе случилось то-то и то-то, а Альфред молчит, смотрит на нее, изучает
каждый шаг, каждое движение рук, бедер, губ. Где же он видел все это? Вот,
например, этот жест, когда она протягивает руку с раскрытой ладонью, как бы
преподнося какое-то свое открытие. Или, скажем, вот этот тик, когда она
щурит глаза и, тряхнув головой, рассыпает волосы по плечам. Где же он видел
все это? Когда в деревянном домике в Гринфильде наступало воскресенье,
счастливое воскресенье, в одиннадцать часов его мама, Наталия, возвращалась
из церкви и пространно рассказывала о людях, которых встретила. Видела
Стюардов с их красным "бьюиком" - важные птицы! И она, раскрыв ладонь,
протягивала руку вперед. - Они богатые, а вот Джеймс и Патриция, например, -
бедные. Да еще и ребенок у них хроменьким родился, да, Гарольд, - щурила она
глаза, тряхнув головой и рассыпав волосы по плечам. А папа - Гарольд
Медухов, мелкий служащий Национального банка, по воскресеньям строил модель
Нотр-Дам из спичек - спичка, мазок клея, опять спичка, опять мазок - и не
любил, чтобы его отвлекали.
Да, все это было там! В маленьком домике в Гринфильде. Но что тут может
быть общего с Мортилией?
- Как у тебя с сердцем, папа? Надо бы перестать пить кофе, сколько раз
я тебе говорила...
Но Альфред молчит и силится вспомнить, где он уже видел эту юную
женщину.
- Ты ведь знаешь, Наталия, я не люблю, чтобы меня отвлекали, когда я
работаю, - продолжал папа Медухов.
- А мне надоели твои замки и соборы! Ты и в церковь из-за них не
ходишь. Пойдем на танцы сегодня вечером!
- Хорошо, только оставь меня сейчас в покое.
- Гарольд, ты бы снял меня в моем новом платье. Вон там, на дворе.