"Андрей Мелихов. Горбатые атланты, или новый Дон Кишот [new]" - читать интересную книгу автора

так безошибочно и не отберешь!). У самого Колдунова его двух с половиной пядей
во лбу все-таки не отнимешь, а тем более -- энергии, -- у наследников нет и
этого. Неужто всего лишь потому, что ему нужно было завоевать, а им --
подладиться, расположиться на уже построенной служебной лестнице?
Когда на всех плакатах стратегической целью провозглашалась "плюс химизация",
Колдунов -- молодой еще, в сущности, парень -- не стал держаться за рутинный
образ академического педанта в пенсне, а ринулся в самую гущу событий --
выступал, обосновывал, возглавлял, присоединялся, в соавторах у него ходили
директора комбинатов и передовых совхозов, и даже один заместитель министра. А
находясь на гребне, не поколебался покинуть добытую с бою столичную квартиру со
столичной пропиской и отправиться за званием членкора, которым его все-таки
обошли, на край света, -- для России семнадцатого века это была бы даже
заграница (хотя в пятидесятом году появилась археологическая монография
академика Коржавина, доказывающая, что обезьяна, проживавшая здесь в
четвертичном периоде, уже обладала всеми антропологическими признаками русского
человека), -- чтобы воздвигнуть новый научный центр и провозгласить его --
среди взятых под свою руку племен -- победителем отставших от прогресса
Кембриджа, Геттингена и Сорбонны. Это гениально: не пытаться соответствовать
чужим критериям, а создать свои, -- в колдуновском институте Нобелевская премия
значит куда меньше, чем похвала Колдунова (а точнее, ничего не значит). И
теперь люди, получившие ученую степень из его рук, занимают видные посты от
Москвы до самых до окраин: химизации приходят и уходят -- степени и должности
остаются, -- второй ступенью карьеры Колдунова была уже экология -- борьба с
последствиями химизации. А теперь он, похоже, одной осьмушкой ягодицы пытается
оседлать перестроечную новинку -- "человеческий фактор".
Колдунов ухитрялся торговать даже горами и реками, озерами и островами, -- в
здешних краях сохранилось довольно много экологически девственных местечек, и
люди даже очень солидные не отказывались проехаться на конференцию в этот
дальний край, -- куда за валюту возят интуристов, -- чтобы
попредседательствовать на пленарном заседании, а потом с недельку
понаслаждаться пейзажами и ухой, шашлыками и закатами, а главное -- властью над
этими могучими, но неосмысленными стихиями.
Благодаря этой мудрой политике, институт Колдунова выходит на первое место в
регионе по числу кандидатов и докторов на душу населения, не хватает лишь
одного -- дарований. Лишь среди самой молодой нигилистической поросли (и
Лида...), недостаточно почитающей колдуновскую лестницу, ведущую к солнцу,
начинали там-сям посверкивать маленькие божьи искорки, словно метеорчики,
залетевшие из другой галактики в местное небо. Сверкнут и, зашипев, гаснут в
провинциальном болоте: здесь положено светиться только местным гнилушкам, а
солнце у нас -- одно, другого нам не надо.
Узость кругозора, изоляция -- непременное условие счастья. В мире гениев каждый
оригинален, каждый ведет собственную партию, и весь этот разнобой ты берешь
себе в душу, и вместо соло она начинает звучать оркестром, уже не имеет
единственного твердого мнения по всякому поводу, как это бывает у счастливых
людей, но, напротив, нет на свете ничего, в чем одна частица твоей души не
нашла бы капельку истины, а другая -- капельку лжи. А мир, очерченный
Колдуновым для своих подданных, так мал, мил, ясен и уютен, что напоминает
кухоньку, в которой ты с любящими родителями ребенком пил чай. И очень мудро
поступают обитатели этого мирка, не позволяя расширять и размывать его границы
всяким оригиналам и анархистам.