"Андрей Мелихов. Горбатые атланты, или новый Дон Кишот [new]" - читать интересную книгу автора

восхищаются исключительно начальством, а уважают лишь собственные кишки: с
каким волнением переписывается каждая новая диета! И тогда нужно вообразить, --
и потеплеет на душе, -- как отправишь журнальный номер со своей статьей милым
скромным старичкам-пенсионерам, хранящим самое полное в мире собрание твоих
сочинений, и отец внимательнейшим образом прочтет весь твой труд от названия до
списка литературы и скажет с восхищением: "Ну, ни единого слова не понимаю!", а
мать только перелистает и вздохнет: "У Андрюшеньки что-то все неспокойно на
душе -- так я за него волнуюсь..." -- "До чего ты любишь выдумывать!" -- с
досадой за омраченную идиллию возразит отец.
Ну, ладно, ладно, не разнюниваться: это штука очень опасная, отнимающая сразу и
щит, и меч, вернее, жало. Любопытно, что Наталью радовать своими открытиями
хочется не слишком -- ее уже ничем и удивить невозможно. Если бы он завтра
написал концерт для скрипки с оркестром, который с триумфом обошел бы все
концертные залы мира, она только пожала бы плечами: кому же, мол, и писать
скрипичные концерты! (А Лида каждый раз восторгается...)
Наталья вспоминалась с чувством некоторой неловкости -- из-за сплетен по поводу
Лиды он как бы "виноват" перед ней... (Что значит -- провинциальная дыра:
увидели их вместе в музее -- и... впрочем, на шею-то ему она в тот раз
бросилась, хоть и платонически... Но звонить жене!..) Но рассудим здраво:
Наталья обеспечивает ему кое-какой физический комфорт, без которого он может и
перебиться, а ей ее же труды по обслуживанию семейства обеспечивают возможность
ощущать себя нужным человеком. (А он-то знает, каково быть ненужным.) Но
главное -- она может рассказывать ему о своих сражениях и получать отпущение
грехов: у нее есть божество, благодаря которому она достигает заветной мечты
каждого: возможности жить без сомнений. А он, сам являясь божеством, такой
возможности не имеет. Впрочем, он нуждается не в оправдании своих поступков, а
только в их эстетизации.
В любви выигрывает побежденный. Но побеждать побежденного уже неинтересно? Тебе
нужны непобедимые -- сослуживцы, например? Их любви ты жаждешь? Впрочем, не
нужно брать грех на душу: кто уважает науку -- тот уважает и Сабурова. Только
здесь очень мало кто уважает науку -- ведь старшее поколение Колдунов вскормил
сакраментальным принципом "незаменимых у нас нет": только Колдунов назначает в
таланты, в теноры, в острословы, в праведники и в красавцы -- и он тоже властен
разжаловать как из теноров, так и из красавцев. Но вот прошли годы -- и вновь
начинает просачиваться циничная, проникнутая безверием молодежь (Лида,
Лида...), в глазах которой талант остается талантом даже после того, как
начальство отвратит от него благосклонный взор. И за это Сабуров питал горячую
благодарность к юным циникам и нигилистам (первоначальная его симпатия к Лиде
была того же рода), которые даже не догадываются о его чувствах, потому что
очень уж робко ищут его взгляд при встрече, чтобы поспешно поздороваться, и
слишком уж торопятся проникновенно ответить на самый пустяковый вопрос. Зато
сразу соглашаются с ним работать даже на откровенно подсобных ролях, тогда как
ветераны, чью привязанность Колдунов приобрел тем, что объявил всех равно
выдающимися (выдающимися из чего?), согласны заниматься исключительно
творческой работой, годами мусоля каждый свою строчку из какого-нибудь
колдуновского труда и -- совершенно искренне, вот что замечательно! -- ни в
грошь не ставя ничего, что произросло бы не из колдуновского семени и не было
высочайше им одобрено.
Это даже удивительно -- за четверть века не выросло ни единой работы, хотя бы с
проблеском дарования, -- ведь не отбирал же Колдунов свои кадры специально (да