"Александр Мелихов. При свете мрака (Роман) " - читать интересную книгу автора

высоту и красоту, если только это не одно и то же. В довершение же моя
соблазнительница наотрез отказалась принять шутливый тон.
- Талантливый человек талантлив во всем, - так оценила она мои
актерские ужимки, а козлетон все нагнетал и нагнетал грезу о канувшей эпохе,
сквозь которую прошла и моя уже исчезнувшая мама, и еще присутствующий в
этом мире папа, которые - кто знает! - когда-нибудь тоже растроганно
обнимали друг друга под гнусавый патефон: не уходи, тебя я умоляю, слова
любви стократ я повторю...
Я начал целовать не ее - ту фантазию, которой она мне предстала,
предстала теми поколениями уже исчезнувших женщин, которые тоже смотрели
сияющим взором на своих возлюбленных, тоже мечтали обретать счастье и дарить
его среди кипящей снегом морозной тьмы - и изредка отвоевывали у полярной
ночи уголки тепла и света. Наш уголок нам никогда не тесен, когда ты в нем,
то в нем цветет весна...
Клянусь, я приложился к ее губам благоговейно, как к образу, тем более
что она и была для меня лишь образом вечной женственности, впервые явившимся
ко мне после утраты моей вечной Жени, - я чувствовал, что мы с нею проникаем
в суть вещей, то есть в породившие их мечты, которые всегда прекрасны, как
бы ни были уродливы их воплощения. Но моя спутница, очевидно, не мыслила
духовного проникновения без вещественного и ответила на мой поцелуй с такой
страстностью, что удержаться на одном лишь благоговении было бы верхом
нелюбезности.
А потом - да, признаюсь, я забылся и слишком уж телесно ощутил и жар, и
мускулистое вздрагивание ее губ, и, грудью сквозь рубашку, податливость ее
пышной груди. Мы изнемогали в объятии, и козлетон изнемогал вместе с нами:
не уходи, еще не спето столько песен... Из-за него-то мы и не услышали
тяжелозвонкой поступи Командорского.
Не знаю, как долго он наблюдал за нами, прежде чем прервать наш поцелуй
аплодисментами. А когда мы отпрянули друг от друга, он зааплодировал снова,
насмешливо подбадривая: бис, бис!..
Хозяйка взбежала по крепостным ступеням, обрамленным полукружиями из
растрескавшихся мамонтовых бивней, на галерею второго этажа, и более я
никогда ее не видел. А мы с Командорским остались вдвоем.
В первый миг скот во мне молниеносно оценил варианты рукопашной -
Командорский был фунтов на двадцать меня потяжелее, но в основном за
счет жирка, хотя и это тоже преимущество, и потом, у него в замке полно
челядиы, и как я доберусь до города, если даже вырвусь из мордобоя?.. Но в
следующий миг пробудившийся человек обжег меня таким стыдом, что у меня
остались силы только лепетать: послушай, дружище, мы просто танцевали,
забудь, ничего не было, - а козлетон надменничал: я возвращаю ваш портрэт...
Командорский хлопнул в ладоши, и козлетон смолк.
- Я знаю, что ничего не было, за такое время даже такой донжуан, как
ты, не успеет засадить, - мрачно усмехнулся Командорский. - Особенно такой
порядочной женщине, как моя жена.
Он был по-прежнему в расстегнутой на две верхние пуговицы крахмальной
рубашке, словно никуда и не выходил.
- Я клянусь!.. Все было совершенно платонически!..
- Понятно, что платонически, платонически - это же самое вкусное. Ни за
что не отвечаешь. Слушай, а это даже обидно - почему платонически?.. Тебе
что, моя жена не нравится?