"Александр Мелихов. Нам целый мир чужбина (Роман) " - читать интересную книгу автора

унитазом, заваленным продукцией внутреннего мира, - употребить его по
прямому назначению. "Несмываемый позор", - с кривой усмешкой процедил Мишка,
и наш со Славкой радостный гогот ударил в эти самые своды, нынче совсем уж
изъеденные проказой сырости...
Два пролета - и новая сорванная пломба: направо замурованный буфет,
"Тараканник"... Разбросав усы вперемешку с лапами, тараканий Моисей пал на
самом рубеже расчерченной на прямоугольники, липкой Земли обетованной - у
подноса с сыпучими
"александровскими" пирожными... Хорошо, что теперь, даже корчась от
невыносимой муки, я умею хранить свою глубь холодной и невозмутимой. Именно
так я фиксирую еще один легкий спазм фантомной боли: первая стипендия -
повышенная, как я и верил.
Мне не терпится выбросить этот избыток на друзей как-нибудь
пороскошнее, а "Тараканник", словно после какого-то тропического авианалета,
с чего-то завален чешуйчатыми бомбами ананасов. Ну можно же простить
семнадцатилетнему юнцу некоторую самоупоенность, с которой он выбирал бомбу
покрупнее?.. Правда, мы казались себе, наоборот, ужасно взрослыми...
- Громче, громче, а то на набережной еще не слышали. - В
Мишкином голосе звучит целый психологический аккорд: и отрывистая
грубость простого работяги, и насмешка над тем, кто принял бы эту манеру
всерьез...
Я каменею от незаслуженной обиды, но рублевки продолжаю отсчитывать с
прежней небрежностью.
- А руки-то трясутся, - от жадности, мол.
- Что?! - Я внезапно толкаю его в грудь. Еще слово - и я засвечу ему по
зубам. Но он снисходительно восхищается:
- Какой темперамент! Завидую...
Остаться без стипендии из-за своей же дури - злить капээсэсницу!.. - а
потом изображать из себя единственного нонконформиста среди проныр и
подхалимов - сегодня мне это кажется делом совершенно естественным. Зависть
тоже представляется мне совершенно нормальным чувством - даже между
друзьями. Оттого мне больше и не нужны друзья. Лихорадочная нужда
безостановочно с кем-то делиться, в ком-то отражаться - это и есть
молодость. Страстные влюбленности и бешеные обиды от единственного слова,
часами, полуслепой, бродишь по улицам, придумывая самый-самый неотразимый
аргумент, который наконец откроет обидчику, как он был не прав... Или лучше
просто врезать по морде? Можно ударить, можно убить, можно театрально
простить, можно все, что угодно, - кроме единственно разумного: прекратить
общение. Категорическая неспособность оторваться от коллективного
самоуслаждения - это и есть молодость: не факты, а мнения тебя заботят.
Снова Нева, горячий гранит, пластилиновый асфальт, неумолимая жара,
беспощадное низкое солнце - скорее под арку, мимо блоковского флигеля, мимо
фабричного кирпича огромного спортзала, где мы вышибали друг другу мозги.
Прямо пойдешь - попадешь в кассы (тени сосредоточенной преподавательской и
развеселой слесарно-уборщицкой очереди), налево пойдешь - негустая
автомобильная свалка под залитыми смолой бинтами горячих трубных колен, а
направо - направо подержанная железная решетка окончательно одичавшего
английского парка, в глубине которого едва мерцает затянутый ряской пруд,
почти поглощенный распустившимися деревьями, совсем уже закрывшими
облупленное петровское барокко двухэтажного особняка, некогда