"Александр Мелихов. Нам целый мир чужбина (Роман) " - читать интересную книгу автора

Помню мое изумление, когда на мои студенческие фрондерские разговорчики он
внезапно благородно посуровел: не обо всем можно шутить, есть Родина, есть
Ленин - с чем-то и его забубенная решалка все-таки не осмелилась
поссориться. "Ленин... - раскрепощенный анекдотами об Ильиче, фыркнул я. -
Материализм и эмпириокретинизм..." - "А ты всего
Ленина читал?" - торжествующе надвинулся дядя Сема, и я поник: я понял,
что как честный человек я никогда не дослужусь до права судить о Ленине, ибо
мне сроду не осилить пятьдесят пять томов этого бронированного однообразия,
в котором скромненькая мысль, десятилетиями абсолютно не развиваясь, лишь
обрастает все более устрашающей физической мощью. "Ну ладно, - смягчается
дядя Сема,
- учись, пока я жив. Знаешь, что такое: без рук, без ног на бабу
- скок? Какое коромысло - инвалид Отечественной войны. Раз как-то в
доме отдыха начали знакомиться - ну, кто директор, кто секретарь, а я
говорю: а я гинеколог. Один просит: слушай, посмотри мою жену. "Пожалуйста".
Приходим в номер, баба спелая, я ей говорю: вы лягте как-нибудь поудобнее. И
ноги повыше"...
Разговор течет в Летнем саду под "Карданахи". Мы пьем из украденного в
киоске газводы граненого стакана. Дядя Сема и здесь не обошелся без
архитектурных излишеств: когда продавщица отвернулась, он сунул чистый
стакан под прилавок и тут же - провинциально-начальственный, в сетчатой
шляпе - протянул стакан обратно: налейте мне, пожалуйста, в мой, я из чужих
не пью.
Выпил, попросил вымыть, завернуть...
- Другого места не могли найти? - мимоходом бросает нам строгий
плюгавец, и дядя Сема мигом наливается контуженой синью:
- Иди сюда, я тебе сейчас башку проломлю! - Он потрясает роскошно
инкрустированной палкой - дар высших партийных учеников, и я знаю, что он
слов на ветер не бросает - сам бывал свидетелем. "Я крровь мешками
проливал!" - дядя Сема первым был готов потешаться над драмой, когда она
миновала. Только одну нашу совместную вечеринку у него в гостях мы стараемся
не вспоминать. Это святое. Вроде Ленина.
Я в десятом классе, третья дяди Семина жена в командировке. Он
посвящает меня в тайны марочных коньяков и твердокопченых колбас из
спецраспределителя. Байки сыпались одна другой забористей, - появлялись и
исчезали какие-то плешивые друзья, возникла неведомая старуха (помоложе меня
сегодняшнего), которую дядя
Сема в ошеломляюще прямолинейных выражениях предложил мне оттарабанить,
отчего я в ужасе замотал головой и только что не зажался, как насилуемая
гимназистка, к их обоюдному веселью.
Когда бабка рассеялась в воздухе, дядя Сема извлек несколько засаленных
порножурналов: "Швеция! Не разберешь, кто кого! - и стремительно повлек меня
по трехслойным живым пирогам, задерживаясь лишь на крупных планах: -
Воротник малость облез, а так песец что надо!"
Или "писец"? Вдруг дядя Сема, радостно сверкая золотыми зубами,
навалился на меня с игривыми щипками: "А ты на что дрочишь? Не
...зди, все дрочат. А ты не пробовал дрочить наперекрест? Ты что,
намного лучше, мы в ремеслухе все задрачивались до усрачки, давай научу,
давай-давай, не пожалеешь!"
В оправдание растлителя должен сознаться, что я не проявил достаточной