"Александр Мелихов. Нам целый мир чужбина (Роман) " - читать интересную книгу автора

от исколупанных, но страшно египетских сфинксов у
Академии художеств к родным Двенадцати коллегиям, никак не в силах
наконец наговориться и нахохотаться, перескакивая с патетического на
дураческое. "Хорошее слово - чертечбо?" - радостно таращится Славка, и мы
помираем со смеху: чертечо, чертечо, чертечо... А еще он в детстве думал,
что это одно слово: цветлицба. Каково - цветлица! А я думал, что есть слово
"кустраки": кустраки, ты над рекой. "Вы любите со словами играть!" -
радостно определяет Катька еще одну нашу совместную черту: наконец-то у нее
появились такие умные и веселые мальчишки, она извелась в своем Заозерье
быть вечно умнее всех.
Мы пока только дружим, а потому вполне счастливы друг с другом, любовь
еще не пришла, чтобы все... Славкин анекдот: два француза поставили на стол
голую девку, воткнули в известное место бутылку из-под мартеля и только
расположились насладиться зрелищем, как один из них выглянул в окно и махнул
рукой: ну вот, сейчас придет Жан и все опошлит.
Жан еще не позвонил, все вокруг сверкает синью, золотом, малахитом, но
все-таки и Нева с ее кораблями, и Академия с ее художествами, и Исаакий с
его солнцем в куполе, и университет с его науками были только дивными
декорациями главного спектакля - нашей жизни. Мы вечно будем шагать и
смеяться среди наук, художеств, красот и кораблей, на которых я когда-нибудь
еще не раз пересеку экватор и полярный круг, попутно совершая открытие за
открытием к восхищению терпеливо ждущей меня на далеком берегу... Она была
бы Катькой, если бы этот туманный образ допускал хоть какое-то конкретное
воплощение: любовь действительно неземная страсть - она не терпит для себя
никаких реальных границ.
Но пока неземное еще не успело уничтожить земное, любовь - дружбу,
неопределенность мечты - определенность счастья, мы уже доскакали до
ревущего стыка Съездовской линии с Университетской набережной, напоминающего
критический поворот автотрека. "Почему собаки гончие, а машины гоночные?" -
прокричал Славка, и мы, радостно расхохотавшись, ринулись в мимолетный
просвет среди ревущего, обезумевшего от удушливого бензина автомобильного
стада. Вылетев к бывшему Кадетскому корпусу, мы оглянулись на струхнувшую в
последний миг Катьку. Совершенно круглыми от ужаса глазами она метала
молниеносные взгляды то влево, то вправо, и ее густого золота волосы, в ту
пору ничуть меня не интересовавшие, тоже метались почти в противофазе. Потом
ее закрыл автобус, а когда дым рассеялся, мы увидели уже только ее спину,
улепетывающую во все лопатки (голова была до упора втянута в плечи). Мы
переглянулись и покатились от любовно-снисходительного смеха (маньяки,
маньяки...).
Ого, вместе с Катькиной спиной восстановилась из небытия и обтянувшая
ее табачно-зеленая блузка. А за нею возродился и собственноручно пошитый
Катькой сверхпрочный синий костюм, в котором она, стоя на валуне среди ручья
под сказочными елями, медленно-медленно кренилась вправо (мы, уже в
Заозерье, решили посетить барачного вида опасный кинотеатришко), не сводя с
меня этих же самых совершенно круглых глаз. Мы оцепенело смотрели друг на
друга, пока она наконец со вкусом не уселась в ручей, как в ванну. Я все еще
умел дружить только по-мужски, без подавания ручек: каждый сам должен
видеть, куда ступает. "Ну вот", - сказала Катька снизу из ручья, и меня
опять разобрал неудержимый смех. Смешно дураку, что нос на боку,
любовно-снисходительно комментировала Катька в подобных случаях, если только