"Иван Мележ. Товарищи" - читать интересную книгу автора

узнать Баклана.

Рядом другой снимок, тоже в рамке, но на нем снят Баклан один. На груди
блестят ордена и медали. Карточка сделана после войны, возможно, после
получения последнего ордена. Вот еще два таких же снимка, только без
рамок; они пожелтели.
А вот Баклан, в штанах, закатанных выше колен, - он стоит в воде и,
весело смеясь, держит за голову громадную щуку. Щука беспомощно раскрыла
широкий хищный рот - наверно, когда делали снимок, она была еще живая. На
другой стене - снимки из газет. "Вся биография иллюстрирована", - с
невольной иронией подумал Иван Саввич.

Баклан достал из шкафа две литровые бутылки. Поставил на стол,
подмигнул товарищам:

- Хватит горючего? Словно чувствовал, что гости приедут, - запасец
сделал.

Он удовлетворенно окинул глазами стол:
Ковалевич не может обидеться, что приняли его не так, как нужно. Вот
разве, только плохо, что не встретил. Но не знал же он.
что командир приедет, а то подводу выслал бы на станцию...

Прежде всего выпили за встречу, потом за мать Баклана. Третий тост
подняли за отряд "Смерть фашизму". Мать Баклана, которая тоже выпила чарку
за встречу, встала и ушла, оставив товарищей одних.

- Бывало ночь... Месяц, как нарочно, будь он неладен... - вспоминал
Баклан, - а ты дежуришь где-нибудь возле "железки", подстерегаешь. Подполз
к шпалам, разгреб щебень, быстро вложил ящичек со взрывчаткой, отбежал...
И вот паровоз-чи-чи-чах, чи-чи-чах... Вагоны один за другим летят - фрицы
на восток спешат за "жизненным пространством"... И вдруг - га-а-ах! Все
сразу к черту. Р-ра-аботка!

Баклан, охмелевший от вина, от воспоминаний, не говорил, а гремел -
"г-га-ах".
"р-ра-а-ботка". От волнения он привстал и, выпятив грудь, на которой
блеснули два ордена и три медали, продолжал рассказывать.

Теперь, когда Баклан снова увидел перед собой командира отряда,
тревожные мысли и неуверенность окончательно оставили его. В их с
Ковалевичем отношениях, ему казалось, ничего не изменилось: командир
отряда был таким же, как и раньше, близким, "своим". К Баклану снова
вернулись привычные приятные мысли о славе, о своей значительности,
которые одна за другой начали было исчезать после партийного собрания.

Подрывника захватили воспоминания...
Однако Ковалевич, который бывало сам любил поговорить про "те дни", на
этот раз слушал Баклана равнодушно. Его мысли все время вертелись вокруг
того, что он видел на жнивье, около молотилки, около сруба. Мысли эти не