"Виталий Мелентьев. Иероглифы Сихотэ-Алиня (про войну)" - читать интересную книгу автора

оброненное слово, даже тон, которым оно было произнесено, иногда может
выдать военную тайну или повлиять на людей - породить ненужные разговоры,
сомнения или неоправданные надежды. Немногословный во время несения службы,
старшина дождался, когда солдаты занялись разгрузкой и не могли его
услышать, покрутил ручку аппарата и негромко позвал:
- Алло! Восьмой пост... Восьмой! Коммутатор? Товарищ капитан?
Докладывает старшина Пряхин. Прибыли благополучно. Разгружаемся. Ездового
отправлю сегодня же. Пост номер семь принял в порядке. - Он помолчал,
прислушиваясь к ответу, и добавил: - В районе сопки Кабаньей, левей
километра три, на юго-западных скатах, был замечен дым костра, который
исчез, как только мы вышли на дорогу. - Он опять помолчал и, выслушав ответ,
кивнул: - Понятно, слушаюсь, товарищ капитан. Ничего не скрою.
Затем Пряхин вызвал шестой пост и сообщил о появлении дымка. Положив
трубку, он подошел к солдатам и спокойно сказал:
- Все в порядке, к линии подключился. На других постах гарнизоны тоже
приступают к службе.
Солдаты молча посмотрели на него, и испещренная грязно-серыми пятнами
костров гравийная сопка уже не показалась им загадочной и недоброй. Справа и
слева были свои. С ними всегда можно связаться по телефону.


НОЧНЫЕ ТЕНИ


Имущество в землянку решили не переносить: в ней пахло сыростью и
нежилью.
- Наведем порядок, подремонтируем - тогда и вселимся, - решил Пряхин, -
а пока в палатке поживем.
Двуколку разгрузили прямо на расстеленный на земле брезент. Консервы,
цинки с патронами, телефонный провод, мешок с мукой, постели и ящик с толом
- все сложили в кучу. Сенников накрыл эту груду полушубками и
плащ-палатками.
Ездовой попрощался за руку с солдатами, отдал честь старшине, закурил и
пошевелил вожжами. Уже привыкшая к тяжелой поклаже, лошадь напряглась и
рванула. Пустая двуколка подпрыгнула на камнях, ударила ее по задним ногам.
Лошадь испуганно заржала и упала на передние ноги.
Это было так неожиданно и смешно, что Губкин расхохотался, а Почуйко
привалился спиной к столбу и застонал:
- Ой, не можу!.. То ж выходит, не она нас везла, а мы ее в гору
вытолкали.
- Трактор... полусильный, - сдержанно пошутил Сенников, посматривая на
добродушно посмеивающегося старшину.
Только обиженный ездовой молчал. Он помог лошади подняться на ноги и,
схватив ее под уздцы, повел к дороге.
Глядя на его поношенную стеганку и старенький, с поцарапанной ложей
карабин, на дребезжащую и подскакивающую двуколку, Саша Губкин понял, что
смеяться ему не хочется. Вместе с этим ездовым, с двуколкой от него уходило
все прошлое - не только московский дом, а даже казарма, даже соседний пост.
Они оставались одни в глухой нагорной тайге.
Этот резкий переход от безудержного веселья к тихой грусти уловил