"Виталий Мелентьев. Иероглифы Сихотэ-Алиня (про войну)" - читать интересную книгу автора

неотложные дела.


ВТОРОЕ ПАДЕНИЕ АРКАДИЯ


Пряхин ничего не забывал. Запомнил он и сенниковские сжатые кулаки, и
его обиженный взгляд исподлобья. Это насторожило старшину.
"Только этого не хватало, - подумал он. - Еще между собой
разругаются..."
И он, как всегда, решил действовать сразу, не откладывая.
Как только дядя Васи Лазарева был доставлен на пост, Пряхин спокойно
приказал:
- Сенников, сходите-ка на реку и помогите Почуйко. А то он сам,
пожалуй, не доберется.
Сенников понял, что Пряхин нарочно отдает такое приказание, и хотел
возразить, но Пряхин равнодушно склонился над грудой имущества, доставая
полушубок: дяде и племяннику тоже требовались постели. Старшина видел, как
нерешительно переступал с ноги на ногу Аркадий, слышал его возмущенный вздох
и молчал. Наконец Аркадий щелкнул каблуками - старшина не мог не отметить,
что Сенников был единственным, кто по возвращении из тайги успел почистить
сапоги, - и отчеканил:
- Слушаюсь!
Почуйко встретил его, как встречает заждавшийся командир не совсем
аккуратного подчиненного - суховато и в то же время ворчливо.
- И шо вы там чикаетесь, - бурчал Почуйко. - Тут работнуть трэба, а их
нема. Давай засучивай рукава.
Тут только Аркадий понял, чем были заняты Вася и Почуйко.
Без гимнастерки, в одной только белой нательной рубахе, с обнаженными
по локоть и выпачканными кровью и жиром лоснящимися руками, Почуйко был
озабочен и даже как будто свиреп - так смешно раздувались ноздри его
вздернутого носа, так сосредоточенны были маленькие, всегда хитроватые, а в
эти минуты суровые глаза. Он стоял над полуободранной тушей медведя с
кинжалом в руках. Вася держал медведя за переднюю лапу и осторожно подрезал
ножом вздрагивающий сероватый жир, медленно отворачивая продернутую
кровавыми жилками, отдающую голубизной изнанку мохнатой шкуры. Он был так
увлечен, что даже не взглянул на Аркадия, и тому почудилось в этом
безразличии что-то враждебное, хотя это ощущение сразу же прошло.
Главное, что поразило Аркадия, были окровавленные руки Андрея и
безобразно раскоряченная туша медведя. Было в ней что-то непонятное,
страшное, вызывающее какое-то другое, очень смутное и очень болезненное
представление. Аркадий беспомощно сглотнул воздух, облизал сразу
пошерхнувшие тонкие губы и чуть было не попятился. Как и случай со змеей,
эта встреча с медвежьей тушей поразила его своей неожиданностью, полной
противоположностью всему тому, к чему привык Сенников, что было ему знакомо
и понятно. Вероятно, он отказался бы от работы, может быть, даже возмутился,
но Андрей опередил его:
- Вот ты, Аркаша, жив, жив в своей Москве, а небось не бачив, как
окорока делают? Так вот дывысь и на вусы мотай... А щоб то получалось,
скидывай гимнастерку и берысь за дело.