"Виталий Мелентьев. Шумит тишина" - читать интересную книгу автора

верю, что ученые найдут пути, по которым рыба опять вернется в море, и
будет оно кишмя кишеть и красной рыбой, и рыбцом, и таранью, и даже тем же
самым бычком - хоть песчаником, хоть подкаменником-черномазиком. Но в
одном я уверен, что тех необыкновенных путин, о которых нет-нет да и
вспомнят местные старики, уже не будет. И не потому, что рыбы будет
меньше, а по другой причине.
Погодите, не спрашивайте, раз я начал рассказывать - расскажу до точки.
Вы, видно, человек с блажью в голове, если в такую ночь можете сидеть
здесь, не то в стену, не то на море, и думать свою думку. А поскольку и я
с блажинкой, так мы с вами общий язык найдем, и, может быть, вы мне
кое-что и объясните: опять-таки вижу, что вы за наукой следите более
обстоятельно, чем я.
Видите правее - огоньки. Вот то и есть родные огоньки. Поначалу там
поселились, как говорили, "двойные казаки". Казаки в квадрате. Почему? А
потому, что казаки - это русские люди, сбежавшие в свое время от помещиков
и богатеев в надежде на добрую жизнь. Но потом и у самих вольных казаков
образовались свои богатей. Так вот сюда пришли те казаки, которые сбежали
от своей казачьей верхушки. Ну и, понятно, народ это был отпетый, никого и
ничего не боявшийся. До того не боявшийся, что во время Крымской войны они
атаковали английские военные корабли в... конном строю. И представьте,
победили. Случай невероятный, однако справедливый. Бомбардировавшие
Таганрог английские корабли вынуждены были отойти от берегов: подул
норд-ост, а по-казачьи - "верховка". Ветер выгнал воду из Таганрогского
залива, и корабли сели на мель. Вот тут и атаковали их казаки в квадрате.
Отчаянный, говорю, народец был... Ну, может быть, еще и потому, что места
тут уж больно просторные.
Я знал - места действительно просторные. Гладь моря, буро-красные лбы
глинистых отрогов над нею и гладь степи. Крепкий, как настой чабреца и
водорослей, провяленный солнцем, небывалый воздух. В глубоких балках с
обрывистыми берегами на провесне ползут ручейки, но к середине лета
исчезают. Однако в балках пахнет сыростью, и не морской, а дальней,
равнинной, домашней сыростью, словно подчеркивающей просторность и чистоту
этих мест.
Жили тут по-всякому - кто пахал, кто рыбалил, кто кое-чем промышлял, в
том числе и мелким разбоем.
Был недалеко от наших мест превосходный бугор, словно обрезанный с двух
сторон глубокими балками. Как раз к нему и подходили густые косяки красной
рыбы...
Нет уж, вы не перебивайте. Знаю, что вы скажете - красная рыба косяками
не ходит. Это не селедка. Правильно. Только отчасти. К этому бугру красная
рыба приходила именно косяками, и такими густыми, какими ходит только
селедка или хамса.
На несколько суток столько сюда осетров, севрюг и белуг и даже стерляди
набивалось, что просто диву давались. Над заливом в эти дни и особенно
ночи прямо-таки скрежет стоял, словно в первый, самый густой ледоход на
реке, - с таким остервенением рыба терлась друг о друга своими костяными
наростами. Вода становилась как перекипяченный калмыцкий чай, густой,
темный, - ил со дна поднимался; куда ни глянь, везде мелькали рыбьи
хвосты, как косые паруса маленьких рыбачьих байд. Повсюду торчали, нюхая
наш необыкновенный воздух, колючие рыбьи носы.