"Александр Мееров. Осторожно - чужие! [NF]" - читать интересную книгу автора

полученные результаты. Все выходило так, как предполагал Ваматр.
Протоксенусы, пройдя новую, невиданную на Земле стадию метаморфоза, давали
потомство, которое обладало нужными свойствами. Держали их только в
небольшом вольере, находившемся в аппаратной. Там же снимали нужные
характеристики.
- Протоксенусы? - со страхом переспросил Крэл, - неужели они вырвались
и...
- Нет, нет! Это было бы еще отвратительней, но... по крайней мере
понятней. Протоксенусы сидели в своих вольерах, а Эльду и Бичета нашли
мертвыми. Эльда упала на свой пульт. Бичет... Бичет лежал между ее пультом
и вольером. В руках у него была выломанная из пульта металлическая панель.
Похоже, он как щитом загораживался ею от протоксенусов. Почему?
Неизвестно. Вообще все непонятно. Из показаний Ваматра, которые он давал
следственной комиссии, ясно, что за пятнадцать-двадцать минут до смерти
оба они были совершенно здоровы. Ваматр весь вечер находился вместе с
Бичетом и Эльдой в аппаратной. Это подтверждают два лаборанта, помогавшие
им при постановке опыта. В девятом часу лаборантов отпустили. Как только
они ушли, Эльда попросила Ваматра пойти к себе. Он не соглашался, так как
хотел присутствовать при опыте, но Эльда просила настойчиво,
капризно-требовательно: "Пойди к себе. Играй!" Ваматр не мог отказать ей.
Он говорил, что играл минут десять, не больше. Играл так, как никогда
прежде. Какое-то неизъяснимое волнение вдруг охватило его самого, он не
слышал своей музыки. Звуки скрипки становились особенными. Что-то
властное, чужое и страшное завладело, им. Он не мог оторваться от смычка,
не имел сил бросить скрипку, хотя понимал: надо, надо сейчас же
посмотреть, что творится в аппаратной. Будто в экстазе, все еще продолжая
играть, он вышел из своей комнаты, прошел по короткому коридору,
приближаясь к помещению, где находился Бичет с Эльдой. Вот тогда он и
услышал крик. Кричала Эльда...
Нолан сидел в низком кресле, поставив локти на колени и опершись
головой на ладони. Крэл не видел его лица, но по голосу, по тому, с каким
трудом Нолан произносил каждое слово, понимал - годы не ослабили боль.
- Никогда не забуду этот крик. Он ранил меня раз и на всю жизнь, - не
поднимая головы, продолжал Нолан. - Это был крик отчаяния, предсмертной
муки и вместе с тем радости. Словно познал человек что-то великое,
недоступное. И страшно ему платить жизнью за открывшееся в самый последний
миг, и торжествует ищущий человек, вдруг соприкоснувшись с чужим и
прекрасным...
- Простите, Нолан, но я ничего не могу понять... Ведь вы... вы в это
время были в Монтеррее?
- Да... Да, далеко от них... Может быть, не следовало покидать их? Если
бы я находился тогда в аппаратной!
Последовала долгая пауза. Крэл понимал, как трудно Нолану, и не торопил
его.
- В тот вечер они вели запись на акустической аппаратуре...
Протоксенусы способны общаться между собой, и притом таким образом, что
возникла надежда понять их. Решили делать записи. Работали приборы,
регистрирующие колебания в самом широком диапазоне, в том числе и
воспринимаемом человеком. Лента магнитофона зафиксировала многое... Даже
музыку, доносившуюся из комнаты Ваматра. Когда он подходил к аппаратной,