"Юрий Медведев. Куда спешишь, муравей? (Научно-фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

обещающую засиять во всей красе над городом луну, племянница академика,
сама не зная почему, прониклась уверенностью, что в следующий четверг ее
знаменитый на весь свет ученик непременно явится к ней с любимым ореховым
тортом и двумя морскими свинками в клетке из дерева секвойи. И она решила
сегодня же вечером подкрасить волосы к его приходу, чтобы не столь была
заметна седина над высоким породистым лбом.

А знаменитый ученик внучки, племянницы и прабабушки лежал в палатке,
смотрел на высвечивающиеся окаемки вершин, подпирающих небо, и мысли одна
другой прихотливей проносились и гасли перед ним, как проносятся и гаснут
августовские летучие звезды. Хотя то, что ему пришло на ум о рыси, зайце,
серебристой ели, о Зое Ивановне, не было мыслями как таковыми.
То были догадки, граничащие с уверенностью, причем облаченные в
рельефные картины. В старину это называлось видениями, а в наши времена -
явлениями чрезвычайными.

"Чрезвычайные явления вовсе не чудо, - спокойно подумал, вернее, увидел
я. - Ибо чудо - вся Вселенная. Смысл ее безграничности в том, что нет
границы возможного и невозможного, граница, чисто условно, проведена нашим
слабым разумом, и мы с незапамятных времен ее отодвигаем, планомерно
повышая уровень возможного. Но уже теперь, хотя и немногим, ясно, что
конечное и условное не может противостоять безусловному и бесконечному".

Край луны показался над зазубринами пика.
И опять я подумал, у в и д е л, что они, антрацитовые пришельцы из
кристалловидного вихря, - никакие даже не пришельцы. Заурядные звездные
странники, состязатели, светогонщики. Зря обижалась Лерка, что они, мол,
Контактом пренебрегли. Он им не нужен вовсе. Им не нужны наши знания, наша
история, наши боли, муки и радости, наш многотрудный опыт созидания добра.
Они другим заняты - выигрывают вселенские гонки, дерутся за желтые или
какие там скафандры лидеров. Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!..

В полдневный жар у разлившейся горной реки сидит на валуне старый
согбенный креол. Завидя нас, он показывает рукой на противоположный берег:
надо, мол, переправиться. "Давай перебросим старичка, - говорю я
Голосееву. - Все равно нам придется ползти по дну не быстрее краба". Взяли
старикана. Задраились. Тянем-потянем поперек русла, камни бьют в бок
"Перуна", желтая вода за стеклами. Старик рыдает, совершая какие-то
замысловатые жесты, потом начинает гортанно причитать. Не понимаем ни
слова, но догадываемся: заклинает духов. Выбираемся на берег. Дверцу
настежь. Молись на белых богов, погрязший в суевериях человечек.
Благодаришь? Не за что, чао, ауфвидерзеен, гуд бай, покедова! Что ты там
суешь? Книжицу из листов папируса? На память? Спасибо, удружил! -
"Таланов, время, время поджимает, плакали наши льготные полторы минуты!" -
морщится Голосеев. Ладно, за книжицу спасибо. Получай-ка модель нашего
суперзнаменитого "Перуна". Нет, не электро, те для птиц поважней. Обычную,
в любом магазине игрушек легко раздобыть, там, внизу, во тьме. Чего ж ты
бухаешься в ноги, дедушка, держи еще одну, пусть правнуки играют. Витя,
газуй! Мы еще им покажем, "Пеперудам" и "Везувиям"! Давай. Шай-бу! Шай-бу!