"Григорий Медведев. Ядерный загар" - читать интересную книгу автора

начинает.
- А ты вот их спроси! - задиристо сказал Пробкин, весь вскинувшись и
ткнув указующим жестом в потолок.
- А че нам спрашивать?! Ты начальство, ты и спрашивай.
В этот миг Пробкин понял, что Дима (так звали тощего ремонтника с
удлиненным лицом), что называется, готов и возражать не станет, хотя еще,
может, и будет огрызаться для проформы.
А Дима и впрямь, ощутив в себе какой-то душевный сдвиг, внезапно
заволновался и, похоже, теперь только для виду, излишне горячась, заговорил:
- Сколь уж, Фомич, "козлы" грызем? Пора бы и кончать... - И запнулся,
и залился густой краской, и, не выдержав испытующего взгляда старого
мастера, опустил глаза.
- Ну и кончай! Кто тебя держит? - подначил Пробкин. - Лет
пятнадцать, а то и больше, ты уже отбарабанил в грязнухе, пенсия в
кармане... Ну и топай в пасечники.
Дима еще сильнее покраснел, больше не возражал и, чувствовалось, был
уже в рядах Пробкина.
Почуяв, что в его полку прибыло, Иван Фомич несколько спокойнее
продолжил:
- Ну, а ты, Федя, что молчанку гнешь? "Козел" уже блеет, а ты никакого
интереса?
Федя вспыхнул:
- Как посмотрю я, Фомич, уж больно ты шустер, крутишь все... Нет чтобы
напрямки: так, мол, и так, хлопцы, осточертело мне это дело, как и вам... Ну
и давайте, что ли, последний раз дерганем... А то... Дипломата
изображаешь... А мне вот! - Федя рубанул себя ребром ладони по горлу. --
Все это ядерное хлебово... В костях сидит... Захочешь - не забудешь...
Порой так скрутит, хоть волком вой от боли в ногах.
Разрядившись таким образом, Федя немного сник. Побелевшие было в гневе
глаза его потемнели до глубокой голубизны. Асимметричное мясистое лицо,
искаженное мгновенной яростью, обмякло, и стало отчетливо видно, что правая
щека у него совсем худая и плоская как бы, а левая, с мощными желваками,
вздулась.
Лет восемь назад при выполнении работ с захватами кассет его ударило
длинной стальной штангой по правой щеке, вышибло шесть коренных зубов, и с
тех пор он никак не наладит себе протезы, жует левой стороной, оттого и
развилась у него в лице такая асимметрия.
- Если только хочешь знать, Фомич, я решил завязывать. На кой мне все
это? А? На кой?..
"Начал рассуждать, - заметил про себя Пробкин, - стало быть,
размякает... Размякай, размякай, Федя. Нас четверо, стариков, осталось. А
молодых беречь мы должны. Им еще детей плодить. Однако ж им достанется
тож... А куда деться?"
Думая так, Иван Фомич не испытывал раскаяния ни перед собой, ни перед
сидящими рядом товарищами, ни тем более перед молодым поколением атомных
ремонтников.
Крепко замешенный на ядерном деле, он плохо представлял себе, что будет
делать на пенсии, если дотянет до нее, и очень смутно вспоминал себя того,
доатомного, удивляясь порой, как это он мог жить тогда, занимаясь, по его
нынешним представлениям, пустяками, - был трактористом, пахал землю,